Неизвестно, сколько бы продолжалось представление, графиня даже увлеклась спектаклем, но неожиданно проснулось животное.
Обезьянка мягко на тонких паучьих лапках добежала до стены с дырой.
Подглядывальщик не смотрел на животное, потому что перед его глазами крутился в воде более интересный экземпляр.
С резким криком джунглей обезьянка воткнула палец в дыру в стене.
За толстой стеной дико заверещало, но вечные камни не передали для графини всю гамму звуков обиженного подглядывальщика.
Virginie Albertine de Guettee засмеялась и стала готовиться ко сну.
Блондинка обмыла пенное тело в бурлящих струях, пожалела, что в этот дивный миг на нее никто не смотрит и не запечатлит в сердце своем изумительное зрелище купающейся благородной юной леди.
Virginie погрозила пальчиком шалунье обезьянке:
«Подождала бы конца спектакля, а потом бы ткнула пальцем в глаз подглядывальщика», – блондинка промычала.
Поняла ли смысл ее мычания обезьяна, или просто устала, но животное вернулось на кровать и громко захрапело.
«Обезьяна лучше сторожит, чем человек или собака.
Человек, когда спит, то не может меня сторожить.
Собака и во сне сторожит, но она не допрыгнет до высокого места маньяка, собака не выколет пальцем глаз подсматривальщику», – Virginie удивилась, что умные мысли посещают ее в этот час расслабления.
Она тщательно долго обтирала дорогим полотенцем с золотыми нитями свое мраморное тело.
Но и сейчас никто не смотрел на нее и не восхищался ее блестящей красотой.
В досаде графиня закусила нижнюю губку:
«Зачем девушке красота, если ее никто не видит.
На корабле подруги любовались мной, всегда все любовались, а здесь подсматривальщику обезьяна пальцем в глаз ткнула, и он променял свой глаз на подсматривание за купающейся мной.
У него же есть второй глаз, пусть им и подсматривает», – Virginie с надеждой посмотрела на дыру в стенке, но новый глаз в ней не появился.
Это событие вконец испортило настроение девушки.
Она упала на мягкую перину, отодвинула от себя наглую обезьяну и задумалась о своей несчастной судьбе.
То, что она сейчас несчастна, это не вызывает сомнение, но что за несчастья на нее обрушились, графиня еще не придумала.
«Несчастье, наверно, в том, что я никак не пойму, что это за несчастья», – Virginie Albertine de Guettee вытянулась во весь свой прекрасный рост, любовалась бесконечно длинными изумительными ногами.
И опять никто за ней не подглядывал!
В этот момент около кровати робко кто-то закашлял, привлекая к себе внимание.
Virginie Albertine de Guettee резко развернулась и увидела Lucas.
Юноша с подобающим интересом рассматривал графиню, раскинувшуюся на шикарном ложе в шикарной ее наготе.
Хотя минуту назад Virginie мечтала, чтобы за ней подсматривали и восхищались ее необыкновенной красотой, но сейчас сработал инстинкт страха девушки.
Virginie Albertine de Guettee до подбородка укрылась одеялом из шкурок соболей, молча ждала ответа юноши.
Lucas перед сном оделся в обычную одежду дикарей; он стоял совершенно обнаженный, лишь шею обвивала гирлянда цветов лотоса.
Бронзовое тело Lucas благоухало и лоснилось от жира.
— Перед сном мы натираемся маслом розы, – Lucas перехватил взгляд блондинки. – Иногда красим себя до утра в черный цвет, под цвет ночи.
Если ночью заявится в спальню злой дух, то он не найдет нас в темноте.
«В черный? – Virginie спросила машинально.
Она заметила в руках Lucas толстую книгу «Сказки на ночь». – Сказки тоже выкрашиваете в черный цвет?»
— В свою жизнь мы добавляем днем яркие цвета, а унылые серые оставляем для вечера и для ночи.
Черный цвет тебя тоже украсит, сделает похожей на акулу.
Я обязательно в первую брачную ночь покрашу тебя здесь и здесь в черный цвет, – юноша пальцами показал, где нанесет черную краску, и платиновая блондинка почувствовала, как к ее щекам приливает кровь смущения, и в то же время это кровь гнева на то, что дикарь осмелился свободно распоряжаться ее телом. – Lucas без разрешения присел на край кровати и раскрыл книгу.