У меня было трудное детство, мужчины мной интересовались, а я от них отбивалась, как могла и как умела.
Наверно, поэтому груди стали большие и крепкие.
Потрогай, не стесняйся.
Нет ничего противоестественного, когда человек изучает человека.
У тебя же подобное растет на грудной клетке, но только намного меньше.
— Я сейчас вернусь ко всем, и не знаю, что обо мне подумают, – девушка осторожно, как к крылу бабочки, прикоснулась пальчиком к груди Раздетты, и тут же отпрыгнула, словно опустила палец в серную кислоту. – Поразительно!
— Вы относитесь к типу девушек, которые не знают, что хотят, поэтому хотят еще сильнее, – Раздетта не опускала руки, ждала кандалов.
— У нас все свободны в стране, нет рабов и рабынь! – Noemi нежно надавила на руки Odette de Sassenage. – Каждый волен поступать, как хочет, демократия.
Преступник может уйти из тюрьмы, но никто не пользуется свободой.
Потому что внутри человек не свободен.
Даже самая отъявленная преступница не побежит никуда, потому что нас притягивают мужчины.
Куда же мы уйдем от мужчин?
А мужчинам и бежать не нужно, среди наших мужчин нет преступников, потому что все, что делает мужчина, это правильно, это закон.
— А, если один мужчина убьет другого мужчину, то это тоже закон? – Alexa выглянула в открытую дверь тюрьмы.
— Конечно, он поступит правильно и станет еще более ценным для девушек, потому что на одного мужчину меньше, и его будут ценить за него и за убитого парня. — Воительницы с недоумением переглянулись.
По их влажным губам видно, что девушки озадачены, но первая неприязнь прошла, остались миллионы вопросов.
— Если мы свободны, то вернемся на свой корабль? – Sylvie сделала поразительный вывод.
— Разумеется, вы можете идти куда хотите, но разве вы хотите уйти от наших мужчин? – все же воительницы не понимали.
— Я хочу! Хочу на них взглянуть на всех! – Irene хлопала в ладошки, подпрыгивала, пританцовывала. – Клубнику мы соберем, надеюсь, что Virginie Albertine de Guettee на нас не обидится за опоздание, – И тут же ответила себе. – Конечно, не обидится, а порадуется за нас.
Блондинка Virginie Albertine de Guettee самая лучшая девушка на свете!
— Virginie Albertine de Guettee? Кто она? У нее много мужчин, если вы ее так расхваливаете? – воительницы выдохнули.
Единица счастья для них это – мужчина.
— Графиня Virginie Albertine de Guettee? Вы не знаете нашу любимую блондинку Virginie? – Раздетта в удивлении топнула правой ножкой.
Тонкий каблучок туфельки высек искру из гранита. – Не надейтесь, мы не отдадим вам нашу Virginie Albertine de Guettee.
Можете забирать всех мужчин из всех государств, но блондинка Virginie принадлежит только нам!
— Мы не собираемся отнимать у вас вашу Virginie Albertine de Guettee, – Noemi со смешанным чувством ревности и восторга разглядывала Раздетту. – Но как она может выделиться из толпы других?
— Virginie Albertine de Guettee – все! – целый час пленницы рассказывали аборигенкам о прекрасной Virginie Albertine de Guettee.
Восторженный рассказ и восхваления блондинки графини продолжались бы бесконечно, но прибежали еще две воительницы.
Одеты они в меха и в золото.
— Я – главная стражница мистера Jurgen, Ottavia.
Месье Jurgen изволил заждаться! – Одна из новых воительниц ударила по щеке другую. – Всех казним, никого не оставим! – С недоумением вглядывалась в лица. – Что здесь произошло? – Затем подошла к Isabelle, ладошкой подняла ее подбородок, заглянула в глаза. – Я видела, как ты в клетке делала растяжку, ты акробатка.
Гимнастки и акробатки нравятся сэру Jurgen, этого я и боюсь.
Он увлечется тобой, а тогда нам не достанется его внимания.
— Я нравлюсь вашему Jurgen? – Isabelle шутливо подняла ногу выше головы. – А тебе я не нравлюсь? – наивная неискушенная Isabelle не знала, сколько различных смыслов, даже противоположных друг другу, содержит слово «нравится».
Но воительница Ottavia знала почти обо всех смыслах «нравится», поэтому в удивлении отпрыгнула от Isabelle, подняла копье.
Затем опустила копье, старательно не смотрела на Isabelle с поднятой ногой, и краснела, раскалялась – либо от злости, либо от другого чувства.