— Laslegedhel просто не понимает, да? – жрец Nimrhoss посмотрел на Sulmeldir и засмеялся: — Ну, если я уже к вам зашел, то я навещу прекрасную Anorsel. – Без лишних слов Nimrhoss зашел в комнату жены Sulmeldir и матери Laslegedhel.
Прелюдия длилась недолго, через минуту раздались характерные стоны и шлепки тела по телу.
— Надеюсь, что когда-нибудь Anorsel забеременеет и не от меня, – Sulmeldir с надеждой прислушивался к аханью и оханью своей жены и жреца. – А я попробую оплодотворить твою невесту Menelana.
Не хочется, но это мой долг, – Sulmeldir ушел в комнату объяснений к невесте сына.
Послышались знакомые хлопки тела о тело, но без аханий и оханий.
Laslegedhel сидел в гамаке из лиан, прислушивался, и в нем нарастал гнев, которого раньше не было.
— Мой отец трахает мою невесту, верховный жрец в это время занимается любовью с моей матерью, и это считается нормальным, потому что должно привести к продолжению рода.
Мы, лесные, ненавидим обыкновенных людишек, называем их грязью, но не задумываемся, что говорят о нас эти грязи.
Зачем слушать грязь?
Но, возможно, простые люди называют нас грязью за наши семейные отношения.
В людском обществе отец не спит с невестой сына, а жрец при всех не входит в семью и не трахает чужую мать. – Laslegedhel осознавал, что в нем говорит злость, ненависть, наверно, из-за того, что живот с утра болит.
Через десять минут в комнате собрались все.
— Вы все правы, и это меня бесит, – Laslegedhel вскочил из гамака, взял невесту за ушко: — Menelana! Ты, моя невеста, сейчас занималась любовью с моим отцом, у тебя даже щеки порозовели.
Когда ты спишь со мной, то щеки у тебя остаются мраморно белые, не розовеют.
Если тебе так уютно с моим отцом, то выходи за него замуж, а я тогда не нужен. – В наступившей тишине Laslegedhel слышал, как пролетела фея, или не фея, а бабочка: — А ты, старый дурак, называешь себя жрецом, а все обязанности жреца – ходить по хижинам и воровать любовь из чужих семей. – Laslegedhel дохнул жаром в лицо Nimrhoss. — Лучше бы занялся обустройством нашего леса. – Laslegedhel вошел в раж, и его остановить мог только тяжелый подзатыльник: — Мама, Menelana, вы же женщины, имейте стыд.
Трахаетесь со всеми подряд, как, презираемые вами, людские продажные женщины.
А ты, отец, просто старый дурак, который выглядит молодо. – Laslegedhel опустил подбородок на сжатые кулаки.
— Laslegedhel, ты понимаешь, что ты только что сказал? – глаза жреца сузились до размеров входа в муравейник. – Ты молодой, уверенный в себе, сильный, грациозный, тысячи светлых слов должны выходить из тебя, а ты открываешь рот только для того, чтобы произнести мертвые слова.
Что же ты сделал с собой? – Sulmeldir покачал головой, огляделся и из угла наказаний достал пучок сухих веточек. — Снимай тунику, я накажу тебя за глупость. – Жрец не сомневался, что Laslegedhel покорно примет наказание.
Сечение ветками по голым ягодицам – добрая традиция лесного народа.
— Мне стыдно за мои слова, – Laslegedhel снял тунику, наклонился, выставил обнаженные ягодицы в сторону жреца. — Простите меня, лесные братья.
Краска стыда заливает мои щеки.
— И не только щеки, но и ягодицы, – Menelana засмеялась, и этот смех, раньше милый для Laslegedhel, ему сейчас не понравился.
Жрец ударил один раз ветками по попе Laslegedhel, второй раз, полагается в наказание десять ударов.
— Три, рот подотри! Я передумал каяться! – Laslegedhel вскочил, вырвал ветки из рук жреца и с наслаждением хлестнул его по лицу. – Тебе нравиться наказывать прутьями по ягодицам, потому что ты извращенец.
Ты получаешь от этого удовольствие.
Почему тебя до сих пор не удавили? — Laslegedhel хлестал и хлестал оцепеневшего жреца и понимал, что назад дороги нет. – Я специально лишаю себя даже крошечного шанса остаться с вами.
Лучше жить с людьми, чем с дураками.
Вы называете лес нашим домом, а лес всего лишь заросли деревьев и кустов.
Сношаетесь друг с другом, а это не процесс зачатия, а ерунда, поэтому от ваших усилий нет пользы.
Теперь девиз нашего племени «это хорошо!» звучит по-другому – «хорошо ли это?».
Ухожу я от вас, мне нужно побыть среди других. – Laslegedhel подхватил колчан со стрелами, снял со стены тугой лук и выпрыгнул из родной хижины.