Ф е л и п е. Довольно!
Отец и сын смотрят друг на друга; потом сын кланяется и отходит к столу. Вынимает из вазы розу, подносит ее к пламени свечи. В тишине слышен тихий голос Маргериты.
М а р г е р и т а. Здравицу, Фелипе! Пожалуйста!
Ф е л и п е. В честь кого? В честь кого? В честь этих теней?
Слуги разносят напитки. Шаги. Из глубины сцены неожиданно раздается голос Долговязого.
Д о л г о в я з ы й. Генерал, я не привык говорить речи… Но кто-то должен… Мне бы хотелось напомнить, что мы верны присяге, но иногда обстоятельства бывают сильнее…
Ф е л и п е. Верны!..
Д о л г о в я з ы й. Вам!
Ф е л и п е. А когда на меня кидается пес и хватает за ногу, вы, вместо того чтобы схватить палку, в лучшем случае кричите ему «прочь» или «пш-ел»!..
Д о л г о в я з ы й. Генерал…
Ф е л и п е. Я не о своем сыне говорил, не бойся! Кусачих собак полно, и самых разных. Голод тоже пес. И невозделанная земля — пес. Пес — это засыпанные колодцы. Пес — это заброшенные дороги. Я не стану тебя спрашивать, сколько у тебя земли…
Д о л г о в я з ы й. Да ведь мы и не мерили ее по-настоящему.
Ф е л и п е. И о том, сколько ты из нее выжимаешь…
Д о л г о в я з ы й. Мало, почти ничего. Двадцать слуг караулят сотню индейцев, которых я отобрал для работы. И все равно они уходят. Точнее сказать, сбегают. Один. Два. А то и пятеро за неделю. Земля отказывается давать урожай. Индейцы — работать…
Ф е л и п е. И ежедневно истребляете вы по семье…
Д о л г о в я з ы й. Когда как придется…
Ф е л и п е. А некоторые сами, не так ли?
Д о л г о в я з ы й. Зайдешь в хлев, а он висит на балке и показывает тебе язык. А то находишь в крапиве — сидит, завернувшись в пончо, и усмехается.
Балтазар оглядывается через плечо. Он все еще держит розу над пламенем свечи. Каэтана подходит к нему, отбирает розу и бросает ее в чашу с водой.
Ф е л и п е. Усмешка ничего не значит. Краснокожие всегда усмехаются, да и у наших мертвецов есть такая привычка.
Д о л г о в я з ы й. Истина!
Ф е л и п е. А как с верой?
Д о л г о в я з ы й. У нас?
Ф е л и п е. У них!
Д о л г о в я з ы й. Приходят в церковь и таращат глаза. Женщины пялятся на одежды Непорочной Девы или на свечи, некоторые научились креститься. Воняет от них.
Дон Фелипе встает. Мелкими шагами обходит пространство между столом и авансценой. Говорит вполголоса, задумчиво, не по-солдатски.
Ф е л и п е. В то утро, когда мы пристали к берегу, воткнули крест в песок и дали клятву, что страна эта будет нашей, королевской и божьей, над горами, прямо у нас под носом, как-то странно поднялись облака: словно бы выросла сводчатая стена; она до сил пор стоит у меня перед глазами, да наверно, у многих из нас… Я шел по долине, потому что хотел остаться в одиночестве, помолиться. Я должен был вознести хвалу и испросить, чтобы у нас хватило сил одолеть предстоящее. Нашел полянку в лесу. Как сейчас вижу… Я стоял на коленях, уткнувшись лицом в мох. У земли, к которой я прижимался лицом, был незнакомый запах; здесь гораздо больше пряностей, чем у нас. Не было слышно ни одной птицы. Я молился, как всегда; а вы знаете, я молюсь честно. Когда я выпрямился, горы были в тени… Они и впрямь черные, Каэтана. И над горами еще более высокая, чем когда мы пристали, похожая на гигантские губы стена облаков, пронизанных солнцем. Необъяснимая тоска охватила меня!.. Почему? Страх, смешанный со счастьем и надеждой. Это невозможно передать точно, только приблизительно — меня мучило сомнение… или вопрос: является ли этот свод, ограждающий страну, алтарной стеной, на которую мы должны водрузить образ Иисуса, или это зев, челюсти неведомого чудовища, готового проглотить нас.
К а э т а н а. До чего живописно, дядя! А мне говорили, что у солдат нет воображения!
Ф е л и п е. Падре Суанца определит, в какой мере мои сомнения были греховными…
С у а н ц а. Они не были греховными!
Ф е л и п е. …если я слишком мало доверял милости…
С у а н ц а. Бог присутствует во всем, однако и демонические силы вездесущи, и мы должны знать о них и принимать их во внимание.
Ф е л и п е. Так что же сбылось? Чего мы достигли?