С у а н ц а (говорит с кажущейся светскостью и спокойствием, за которыми скрывается злость). Это вы от хмеля, донья Каэтана?
К а э т а н а. Почему вы так думаете?
С у а н ц а. Во хмелю человек болтает с необыкновенной легкостью.
К а э т а н а. Вовсе нет! Чтобы избавиться от хмеля, достаточно выпить полстаканчика чистого оливкового масла. Кроме того, мне сегодня не дали ни капли.
С у а н ц а. Интересно!..
К а э т а н а. Может быть, и интересно, но жестоко. Я припоминаю, как вы однажды рассказывали, что даже святой Фома Аквинский иногда…
С у а н ц а. Я только сказал, что он был несколько грузный, и не больше! И вообще словом «интересно» я хотел выразить свое удивление по поводу ваших замечаний…
Каэтана вопросительно смотрит на него.
В ваших словах я слышу дона Балтазара.
К а э т а н а. Ах, вы об этом!.. Бывает, покойники говорят нашими устами! По крайней мере, так считают.
С у а н ц а. Дон Балтазар пока жив и даже слишком!
К а э т а н а. Тс-с-с! Тс-с-с! Не надо, падре!
С у а н ц а. Почему?..
К а э т а н а. Мы ведь договорились, что это имя умерло для нас?!
С у а н ц а. Для нас не умирало ни одно имя!
Последующий диалог ведется стремительно и остро. Маргерита и Фелипе неподвижны.
К а э т а н а. Мне можно говорить о нем?
С у а н ц а. Разумеется! Он ваш супруг.
К а э т а н а. И можно спрашивать?
С у а н ц а. Можно!
К а э т а н а. Где он?
С у а н ц а. Вчера был у Диего Сильвы.
К а э т а н а. Что он там делал?
С у а н ц а. То же, что везде.
К а э т а н а. Повесил Сильву в амбаре и поджег амбар?
С у а н ц а. Именно так!
К а э т а н а. Он мстит?
С у а н ц а. Да!
К а э т а н а. Изменникам?
С у а н ц а. Изменникам! Так он их называет.
К а э т а н а. Много людей повесили за время конкисты?
С у а н ц а. Очень много!
К а э т а н а. А сколько домов превратилось в пепел?
С у а н ц а. Никто не считал.
К а э т а н а. Эти люди были изменниками?
С у а н ц а. Это были индейцы и мародеры. Шла война.
К а э т а н а. Спасибо! А как называют тех людей, кем теперь стал Балтазар?
С у а н ц а. Разбойниками!
К а э т а н а. Они приносят вред?
С у а н ц а. Да!
К а э т а н а. Кто терпит при этом бо́льший ущерб: его бессмертная душа или испанское королевство?
С у а н ц а. Испанское королевство огромно.
К а э т а н а. А человеческая душа — нет?
С у а н ц а. Человеческая душа — бесконечно малая часть бесконечно огромной божьей истины.
К а э т а н а. И в каждой отдельной душе целая божья истина?
С у а н ц а. Разумеется… Разрешите, теперь я вас кое о чем спрошу?
К а э т а н а. Извольте!
С у а н ц а. Чего вы, собственно говоря, хотите, донья Каэтана?
К а э т а н а. Говорить о нем!
С у а н ц а. И во имя чего вы бередите раны?
К а э т а н а. Какие раны?
С у а н ц а. Ваши! Отцовские. И даже мои…
К а э т а н а. Во имя чего я это делаю?.. Во имя него!
С у а н ц а. Вам кажется, он достоин этой чести?
К а э т а н а. Я думала об этом… И решила, что достоин!
С у а н ц а. Объясните!
К а э т а н а. Он был тряпка, а не человек; а теперь он единственный среди нас, кто живет по законам чести. Какой бы она ни была.
С у а н ц а. Честь отдельного человека ничего не значит по сравнению с требованиями общества! Вокруг нас и рядом с нами рождается новый мир. Если мы хотим, чтобы он был католическим и испанским, он должен быть организован по единому замыслу. Тот, кто в одиночестве отправляется в девственный лес — дон Фелипе подтвердит мою аналогию на основании своего собственного опыта, — кто, повторяю, в одиночестве отправляется в девственный лес, какое-то время сможет прокладывать себе дорогу мечом, но в конце концов лесные заросли одолеют его и поглотят.
К а э т а н а. Следовательно, честь не всегда одинакова?
С у а н ц а. Нет!
Затянувшаяся пауза.
К а э т а н а. Он умрет в одиночестве?..
С у а н ц а. Никто не умирает в одиночестве, если призывает Господа!
К а э т а н а. Разрешите еще один вопрос? В Новом Свете этот дом обрекли на полную изоляцию. Вокруг пустота. Почему вы остались с нами?