Будьте так же спокойны, как до сих пор…
Ф е л и п е (наконец открывает глаза; моргая смотрит на Суанцу, говорит тихо, инфантильно, даже с оттенком усмешки). Но ведь я спокоен…
С у а н ц а. Вот и хорошо!
Ф е л и п е. Раньше мы не вешали своих людей.
С у а н ц а. Конечно!
Ф е л и п е. Мы оденем его в черный бархатный костюм с манжетами из фламандских кружев…
С у а н ц а. Да.
Ф е л и п е. Катафалк пускай поставят на верхней площадке!
С у а н ц а. Надо принять во внимание, что сейчас жарко…
Ф е л и п е. Боитесь смрада?
С у а н ц а. Посудите сами!
Ф е л и п е. Понятно! Черный бархат… Во время конкисты мне так хотелось носить черный бархатный костюм с кружевами… Он был красивый мальчик…
С у а н ц а. Хотите вина?
Ф е л и п е. Нет!
С у а н ц а. Вы не можете встать?
Ф е л и п е. Нет!
С у а н ц а. Придется!
Ф е л и п е. Встану!.. Чтобы повесить, были нужны очень серьезные основания, вы это знаете!..
С у а н ц а. Почему вы сказали: «Катафалк поставить на верхней площадке…»?
Ф е л и п е. Я не прав?
С у а н ц а. У нас есть и капелла, и церковь!
Ф е л и п е. Он был очень красивый мальчик… По утрам ждал меня возле конюшни… А на самом деле всегда боялся лошадей. Жена попросила его: «Назови самых знаменитых христианских рыцарей». Он ответил: «Святой Георгий и мой отец!»
С у а н ц а. Прекрасно. Помните об этом!..
Пауза.
Ф е л и п е (внезапно кричит во весь голос). Он не будет лежать ни в капелле, ни в церкви!
С у а н ц а. Неужели вы так считаете?!
Ф е л и п е (не слышит его слов; медленно сгибается, бьет себя в грудь; из нее вырываются короткие, приглушенные жалобы). Иисусе, почему ты довел меня до этой черты?! Иисусе, почему твоя кара обрушилась именно на меня?! Иисусе, почему ты взял его?! Иисусе, почему мы во тьме?! Иисусе, доколе?! Иисусе, откуда вокруг такая тьма?! Иисусе…
С у а н ц а. Хватит, дон Фелипе! Окружающий мир, каким бы он ни был, создан не только для вас. Мир…
Ф е л и п е (наконец встает, хватается за стол; его замутненный взгляд, в котором под слоем пепла горит огонь, устремлен на падре Суанцу). А вы знаете, что такое этот мир?..
С у а н ц а. Знаю!
Ф е л и п е. Может быть, и впрямь знаете, но сами себе лжете. Мир, мой дорогой падре, это огромная, черная, смердящая куча дерьма!
На лестнице и в коридорах раздается топот босых ног. Шаги приближаются. Кажется, это длится очень долго. Потом появляются ч е т ы р е и н д е й ц а. На грязной попоне они несут труп. В глубине сцены опускают на пол. Еще глубже, в конце ведущего на сцену коридора, стоит небольшая группа индейцев. Их силуэты едва различимы. Пауза.
С у а н ц а. Принесли тело, дон Фелипе. Хотите взглянуть?
Ф е л и п е. Нет! У повешенных опухшее лицо и вывалившийся язык. Пускай остается прикрытым. (Стоит спиной к индейцам.)
И н д е е ц (пожалуй, тот, что изображал святого Лаврентия, садится на корточки и приподнимает попону. Зовет тихо, серьезно). Дон Балтаза-а-ар! Дон Балтаза-а-ар! Дон Балтаза-а-ар! (Словно ждет ответа; затем так же тихо начинает кукарекать.) Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
К нему присоединяются индейцы, стоящие в глубине сцены. Приглушенные крики «кукареку». Опять шаги. Индейцы отступают назад и сбиваются в кучу; такими мы их уже видели. Входят М а р г е р и т а и К а э т а н а. За ними П е д р о и П а б л о. Пабло несет какой-то предмет, завернутый в тряпку. Женщины проходят мимо трупа, к столу. Каэтана протягивает руку к бутылке.
М а р г е р и т а. Можешь выпить!
Ф е л и п е (только теперь поворачивается). Что это? Что это такое? (Показывает на предмет в руках у Пабло.)
Пабло разворачивает тряпку. Топор.
С у а н ц а. Кто?
К а э т а н а. Господина секретаря больше нет в живых. Мануэль закопает его под кучей навоза.
Ф е л и п е. Это ты?!
К а э т а н а. Она. И я. (Поднимает стакан, пьет долго и жадно.)
С у а н ц а. А где слуги?
П е д р о. Там же. В навозе.
П а б л о. Они сняли оружие, поэтому удалось… Мы уже разучились. Но сделали все, что нужно.
С у а н ц а. Кто вам приказал?!
П е д р о. Никто. Сколько я помню, экселенца всегда думал и решал за нас. Один раз можем и мы…
Маргерита садится во главе стола. Каэтана наливает ей вина и придвигает стакан.