З о ф и я (собрав валявшиеся бумаги, аккуратно складывает их в папку. На лице жесткое выражение. Говорит словно себе под нос, но все ее слушают). Милан не такой! Он прекрасный, чистый, добрый и мягкий. В последний раз, когда он был дома, он сказал мне: «Зофи, мы слишком редко вспоминаем, как жили раньше, как любили друг друга, только это нас держало в жизни!» Я видела, в глазах у него стояли слезы, отец ходил по комнате наверху. Еще он сказал: «Может, и ему хотелось сбежать, но вот из-за нас остался…» Милан не такой!..
В е т р и н. Это выпад против меня?
З о ф и я. Да!
В е т р и н. Ну, нам с тобой следует держаться друг друга, ибо нам суждено стоять под зонтиком у закрытых дверей!
З о ф и я. Ну уж нет!
В е т р и н. Тс-с-с! Замолчи! Лучше помолчи.
Играют гусли. На сцене появляется Н а д а. Молодая женщина, одета вполне современно. Она резко отличается от собравшихся здесь людей. Оглядевшись, подходит к Левцу.
Н а д а. Это вы отец Милана?
Л е в е ц (показывает). Вот он!
Н а д а (подходит к Отцу. Заметно смущена, нервным движением отбрасывает с лица волосы, с трудом подбирает слова). Видите ли, мы с Миланом довольно долго… были вместе… понимаете… Ну, и решили не торопить события… Мне трудно говорить… Вы, вероятно, ожидали, что он придет сегодня на ваш день рожденья, он говорил… (Ей трудно продолжать, она смущенно озирается.)
М и р а (ободряюще). Ну, говорите же, говорите, милая!
Н а д а. Он попал в катастрофу. Сегодня днем. Он одолжил машину, ну, взял…
О т е ц. Он мертв?
Н а д а. Да! Знайте, он совсем не мучился!
З о ф и я (возившаяся с отцовскими бумагами и папкой, вскакивает, истерично кричит). Нет! Нет! Это неправда!
Крик сливается с новым раскатом грома.
О т е ц. Где?
Н а д а. У Вишневки, там этот идиотский поворот, да еще забор. А вот мне ничего, ни одной царапины. Я на попутной машине добралась.
В е т р и н. Когда это случилось?
Н а д а. В протоколе записано — десять минут двенадцатого.
Гости поднимаются и стоят, словно мишени в тире. Зофия бросается к Отцу, но Мира, встав со стула, прижимает ее к себе. В е т р и н уходит.
О т е ц. Присаживайтесь, барышня!
Нада садится. Зофия вырывается из Мириных объятий.
Дайте девушке что-нибудь выпить!
Р е з к а. Она еле на ногах держится!
О т е ц. Все равно!
Резка подходит к Наде и пытается поднести ей ко рту свою рюмку.
Н а д а (отстраняясь). Подождите! Я сама! Он говорил, что у вас дома всегда есть замечательная наливка… Он был всегда такой веселый… и вообще любил поесть… Он совсем не мучился!
Отец делает несколько шагов. Из глубины сцены появляется В е т р и н. У него в руках зонтик, как и во время первого появления.
В е т р и н. Машину я оставляю перед домом! Продайте! (Подходит к Отцу.)
Гремит гром.
(Стоит у Отца за спиной, говорит тихо.) Я сказал неправду, он не убивал никого на котловане. Это я выдумал, чтобы проникнуть в ваш дом.
Отец вздыхает так тяжело, будто его ножом пронзили.
(Уходя, останавливается возле самой рампы, откуда появились гости, бросает через плечо, так, чтобы его слышали). Девушка беременна, и ей негде жить. Примите ее под свою крышу.
Ливень.
З а н а в е с.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Шум дождя стихает. Где-то рубят дрова. Сцена пуста. Декорация та же, что в первой картине. Полумрак. Появляется беременная Н а д а. На ней домашний халат, она не причесана; в руках забытый Ветриным транзистор; играет скрипичный квартет. Стук топора смолкает. Нада бесцельно слоняется по комнате, рассматривая мебель, будто заглядывает в чужие окна. Входит закутанная в плед М и р а с корзиной дров в руках. Нада выключает транзистор.
Н а д а. Не понимаю, зачем они этим занимаются!
М и р а. Кто? Чем?
Нада показывает на транзистор.