Сергей Кузнечихин
БЛЮСТИТЕЛЬ
(рассказы, повесть)
Издательский дом «Выбор Сенчина»
© Сергей Кузнечихин, 2017
ISBN 978-5-4485-3844-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В разгар бабьего лета
Бабы курили. Вернее, курила одна Лилька Шабалова, бригадир Граня разводила теплинку из газет, оставшихся после еды, а остальные просто отдыхали. Второй день, как они закончили ремонт путей на длинном болотистом участке. Теперь узкоколейка шла по суходолу. Сразу за линией весело цвел сентябрьский лес, скрашивая тяжелую однообразную работу и придавая коротким перекурам особую мягкость и полную расслабленность.
Лилька нежилась на солнце и любовалась природой. Охапка пыльного, просушенного сена грела спину, румяные, как яблоки, листья осин — глаза и душу, даже бабы из бригады излучали ленивое густое тепло. Далекое голубое небо казалось ей теплым утренним озером, и легкие редкие облака, словно остатки тумана, плавали над водой. Она закрыла глаза, но небо и осинки не пропадали… Месяц назад Лилька возвратилась из бегов и все не могла отогреться после Севера.
— Нет, бабы, куда ни мотайся, а лучше родного дома не найдешь. Лес-то какой, вы только посмотрите, ишь как накрасился. Недаром это время бабьим летом зовут. Вон осинки расфуфырились, каждым листочком трепещут. И мы точно так же, стоит только почувствовать, что завтра облетать начнем, как пускаемся красоту транжирить. Наизнанку выворачиваемся, если снаружи ничего не осталось. Все до грамма последнего. А чего жалеть? Для кого? Для себя, что ли? Сама для себя — что красивая, что облезлая — все своя.
Кто-то из лежащих чихнул, и Лилька резко замолчала, устыдясь своих слов. Граня сидела к ней боком и, покачивая головой, смотрела, как язычки пламени превращают скомканные газеты в черные цветы. Райка Вахрушина, рябая грудастая деваха из вербованных, лежала пластом. Ее рыхлое бескровное лицо лоснилось от испарины.
«И никакого ей дела нет до всей красоты», — подумала Лилька и окликнула:
— Ты, Райк, меня слушай. Живи, пока молодая. Живи и не бойся, а то осмелишься, да поздно будет. Нечего валяться с линялой мордой, вон сиськи так и прут, аж чересседельник трещит. Хватай мужичка, что по нраву, и души в объятьях. Да на сопляков не кидайся, с них толку на грош, и опять же, им мордашку смазливую подавай. А мужик, он понимает, что в темноте мы все красавицы.
Райка молча встала и пошла в сторону; неуверенно ступая, перебралась по бревну на другой берег валовой канавы и легла в кустах малинника.
— Допекла девку, — проворчала Граня, не отрывая взгляда от огня.
— Э-э, Граня, этим разве допечешь. Когда меня допекло, так я не за канаву, я на Север деру дала.
— Вчера после обеда как ушла в лес, так и не вернулась, боюсь, уж не скинула ли.
— Чтобы скинуть, надо заиметь сначала.
— Да вроде как тяжелая ходила.
— Райка, что ли? Да где ей! Просто брюхо распустила — жрать меньше надо, вот и вся тяжесть.
— Может, и так, только, вижу, мается.
— Это разве маета. Помотает на кулак соплей красных, как мы с тобой, тогда и узнает, по чем страдать и чему радоваться.
— А ты меня с собой не равняй. Я сына вырастила, а ты до тридцати пяти яловая ходишь.
— Я и не равняю. А что яловая, так, видно, поздно спохватилась. Тут рада бы в рай, да грехи не пускают.
— Сама виновата.
Лилька не ответила, только глубже затянулась сигаретой и выпустила по-мужски аккуратное кольцо дыма. Да и что было отвечать: сказать Гране, что сын у нее барахло и без зазрения совести гуляет на деньги, которые старуха зарабатывает не лопатой, так ломом, а когда не хватает материнских рублей, норовит поживиться у женщины старше его на пятнадцать лет. Но зачем? Ей, Лильке, от этого легче не станет, а Граня и без ее щипков натерпелась в жизни. И она спросила о другом:
— Правда, что осина, на которой Лева Питерский задушился, засохла?
— Правда, — ответила Граня. — Сама в воскресенье по грибы ходила и видела.
— Может, кто-нибудь корни подрубил?
— А у кого такая надобность?
— Ну мало ли, ведь не может дерево чувствовать?
— Я почем знаю, может или не может, только высохла, и все. Мужик больно хороший был. Сказывают, Тоська на могиле всю ночь выла, а чего выть, когда сама и угробила.
— Вот это любовь! Все бросил ради нее, а когда совсем невмоготу стало, и жизни не пожалел. Как в кино. Наверное, последний мужик от любви повесился. Теперь такие не родятся. — Лилька даже вздохнула.
— Ну ладно, бабоньки, подъем! — скомандовала Граня и принялась затаптывать теплинку.