Неприглядный эпизод с подлогом документа, правда, мало что менял. Тот же Э. Ивашкевич был склонен упрекать нового главу правительства БНР в излишней сдержанности при выборе средств борьбы со своими противниками:
«Скирмунт ведет себя слишком по-джентльменски во всей этой игре, поэтому либо опять будут блефовать радикалы, либо немцы будут вынуждены оказать физическую помощь Скирмунту, чтобы разогнать эту компрометирующую все дело банду…»
Обращая внимание на эту «слабость» Скирмунта как политика, он далее писал о нем:
«Слишком честный. Выбирая средства при достижении цели, он скорее откажется от дела, что в итоге не сулит ничего хорошего для дальнейшей белорусской работы».
Почти пятнадцать лет спустя Р. Скирмунт так вспоминал период немецкой оккупации Минска:
«Следует признать, что приход немцев в Беларусь принес краю, пускай и на короткое время, некоторый порядок и спокойствие. Стоит быть справедливыми даже по отношению к врагу — для военного оккупанта армия Фолькенгайна вела себя сдержанно и прилично, оставив после себя не самые горькие воспоминания у местного населения».
Однако сам Р. Скирмунт вновь оказался не готов предпринять решительные шаги. Кроме того, немецкие военные власти дали понять, что не станут поддерживать действия нового правительства. Поэтому уже 20 июля 1918 г. правительство Скирмунта было вынуждено подать в отставку. А спустя всего три дня был утвержден очередной кабинет, который возглавил Иван Середа.
ГЛАВА 4
Карточный домик: правительство Ивана Середы
Исключительная важность I Всебелорусского съезда для формирования идеи белорусской государственности стала понятна отнюдь не сразу. Бронислав Тарашкевич вспоминал:
«Так называемому всебелорусскому съезду я не придавал тогда большого значения, считая его случайным собранием случайных людей, но необходимости его разгона не понимал: казалось мне, решения его шли как бы навстречу большевикам».
О том, что инициатива руководства Облискомзапа имела совершенно неожиданные последствия, пишет и Е. Канчер:
«После разгона съезда, в котором участвовало свыше 1500 человек, разъехавшиеся участники понесли в армию, в деревню и во все уголки Белоруссии и России новые идеи и новую веру. Лучшей пропаганды не могло быть. Разгон сделал то, что весь белорусский народ, не исключая и левых его течений, отвернулся от краевой революционной власти “комиссаров Западной области” в Минске и вообще занял к большевизму интернациональному определенную враждебную позицию».
Роспуск съезда минскими большевиками сам по себе вовсе не означал, что белорусские деятели оказались поставлены новой властью вне закона. С другой стороны, именно разгон окончательно закрепил наметившийся еще в процессе его работы раскол на социалистический блок, куда вошли представители Громады, и фракцию белорусских большевиков и левых эсеров. Уже после случившегося Т. Гриб и Д. Жилунович выступили от фракции белорусских социалистов на III Всероссийском съезде Советов с декларацией, в которой говорилось, что они стоят на советской платформе и борются за независимую Советскую Беларусь.
В результате в тот самый момент, когда 13 февраля (31 января по старому стилю) 1918 г. минский губернский отдел ЧК арестовывал и допрашивал руководителей Центральной белорусской военной рады, в Петрограде при Наркомате по делам национальностей РСФСР создается Белорусский национальный комиссариат — Белнацком, который возглавили А. Червяков, В. Скорынко и Д. Жилунович. Программой-максимум Белнацкома были созыв и проведение II Всебелорусского съезда, который должен был решить дальнейшую судьбу Беларуси, а программой-минимум — широкая культурно-просветительская и благотворительная работа среди белорусских беженцев.
В марте 1918 г. Белнацком перебирается из Петрограда в Москву, откуда пытается распространить свое влияние на Смоленскую и часть Витебской губернии.[83] Только за первые четыре месяца существования им было израсходовано 100 тыс. рублей, не считая жалованья примерно для 50 человек служащих. При этом коллегия Народного комиссариата по делам национальностей успела дважды провести реорганизацию Белнацкома, сменила несколько руководителей и вообще всячески… игнорировала. Белнацком обвиняли в засилье эсеров и недостаточной связи с местными организациями. Лучше складывалась работа белорусских секций РКП(б), но им противостояли руководители обосновавшегося в Смоленске Облискомзапа. И пока А. Вазило от имени белорусов-моряков Балтийского флота призывал к созданию Белорусской области, В. Кнорин на страницах «Звезды» клеймил его же как «социал-шовиниста». Он писал:
83
«Большую часть своей работы, — сообщалось в выпускаемой в Минске хронике белорусской жизни, — члены Белорусского большевистского комиссариата… отдают еженедельной газете “Дзянніца”, где непрестанно пишут всякие небылицы об полномочных белорусских центральных организациях в Вильно и Минске, доносят в газете на отдельных деятелей, призывают читателей “к борьбе” с ними и проч. И это все за несколько десятков тысяч рублей, сидя в теплых апартаментах социализированного московского особняка, вдали от многострадального белорусского народа и от центров белорусской культуры и государственной жизни».