Само по себе белорусское партизанское движение создало своеобразный идеологический казус для польских властей. Учитывая прежний исторический опыт Польши, негативное отношение к белорусским партизанам требовало своего обоснования. В этой связи газета «Дзенник Гродзеньски» (Dziennik Grodzieriski) поместила обширную статью с характерным названием: «Бандиты или партизаны?»
В статье говорилось:
«Мы сами с оружием в руках еще не так давно воевали за собственную свободу. Поэтому мы, наверное, могли бы назвать и усилия кого-то другого, пускай и вооруженные, во имя народа иными словами, чем “бандитизм”. Однако тяжело из простых бандитов делать героев. За исключением небольшой горстки белорусских эмиссаров, само белорусское население даже не думает о какой-то там борьбе против Польши, а тем более — с оружием в руках».
В другом месте газета добавляла:
«Участники “банды атамана Черта” были обычными преступниками. Только эта идея руководила ими в нападении на Клещевляны. Белорусский вопрос в Польше не связал их воедино, не создал из них каких-то там “белорусских повстанцев”, которые начали вооруженную борьбу… Сам этот вопрос для них был чужим…»
В итоге польской Дефензиве удалось раскрыть эсеровское подполье, и вся партизанская борьба закончилась судебными процессами — «45-ти» в Белостоке в 1923 г. и «72-х» в Гродно двумя годами спустя.[217] Причем на суде в Белостоке фигурировали сразу два посла польского Сейма — Сергей Баран и Семен Яковюк.[218] В рапорте Дефензивы говорилось:
«Местное оседлое население уже устало от неопределенности, тогда как перспектива новой войны или восстания грозит окончательным уничтожением даже того, что осталось… Мечта о Независимости, о Независимой Беларуси уходит с повестки дня, теряя соответствие текущему моменту».
Правда, окончательно усмирить «восточные кресы» польской администрации так и не удалось. На смену белорусскому подполью вскоре пришло подполье коммунистическое, во многом превосходившее первое по масштабам.
Весной 1923 г. Государственная коллегия выступила с инициативой заключить новое соглашение с Литвой, которое, среди прочего, предусматривало финансирование деятельности БНР в размере «не менее чем 1 % государственного бюджета» и заключение паспортной конвенции. Тем временем руководство Литвы не только отказалось рассматривать выдвинутые условия, но сделало все, чтобы скрыть само предложение от широкой общественности. Вместо этого литовская сторона все настойчивее требует преобразовать органы БНР в национальный комитет, который бы представлял исключительно белорусских эмигрантов в Литве.
К 1923 г. из членов правительства БНР в Литве остались председатель Рады БНР П. Кречевский, вице-председатель В. Захарко, секретарь И. Мамонько, В. Ластовский, его заместитель А. Цвикевич и госконтролер Л. Заяц. Все они с семьями жили в самом Ковно. Кроме того, в канцелярии Рады министров работали И. Ермаченко и Г. Ляцкий (в Праге), А. Головинский, стенографистка Л. Дорошкова, а также секретарь при представительстве БНР в Литве А. Дмитриев и канцелярист М. Севостянюк. А. Валькович, возглавлявший до этого представительство в Ковно, уже был исключен из списка работников белорусского правительства.
К концу года почти все консульские службы БНР или самораспустились, или были упразднены компетентными органами тех государств, где они находились. В августе 1923 г. МИД Германии известил шефа дипломатической миссии БНР А. Боровского о том, что он и его люди рассматриваются исключительно в качестве представителей одной из зарубежных политических групп. Также германские дипломаты подчеркнули, что представитель БНР в Берлине больше не может выдавать паспорта по политическим мотивам, поскольку подобная практика противоречит соглашению, подписанному Германией с БССР 5 ноября 1922 г.[219]
4 апреля 1923 г. А. Цвикевич сделал доклад перед Государственной коллегией о своей поездке в Гданьск на встречу с белорусскими деятелями, а всего неделю спустя В. Ластовский покидает очередное заседание, заявив, что здесь его оскорбили и обвинили в мошенничестве. Уже 20 апреля перед остальными членами коллегии было зачитано заявление бывшего премьера БНР о невозможности выполнять дальнейшую работу, а на попытку со стороны Л. Зайца убедить его явиться на заседание он ответил, что договориться они не смогут. Формально, однако, В. Ластовский и К. Дуж-Душевский объявили о своем выходе из Государственной коллегии в связи с переходом на службу в литовское Министерство иностранных дел.[220]
217
Примечательно, что почти одновременно с арестом поляками деятелей белорусского подполья литовскими властями был арестован и атаман Хмара. Его обвиняли в превышении служебных полномочий, насилии над мирным населением и антигосударственной деятельности. Через месяц атамана освобождают из форта VI в Ковно, где он находился в заключении, но только для того, чтобы он провел ликвидацию своего отряда. В итоге В. Разумович вступает в секретные переговоры с представителями советской разведки, и часть из оставшихся партизан пешим маршем через территорию Польши уходит в Советскую Россию. Следующие несколько лет В. Разумович провел между Гданьском и Прагой, безуспешно пытаясь заинтересовать своими услугами различные иностранные спецслужбы.
218
В политической биографии С. Яковюка больше всего вопросов вызывает даже не его «белорусскость» и не обвинения в том, что он присвоил большую часть средств, отпущенных литовским правительством на организацию партизанских отрядов в Польше, за которые якобы построил несколько домов в Гродно. Главную загадку заключает в себе небольшой листок бумаги, написанный собственноручно С. Яковюком осенью 1955 г. на имя начальника КГБ Литовской ССР с просьбой предоставить ему персональную пенсию как работнику ЧК с… 18 сентября 1918 г.
219
Тем не менее Берлинская миссия продолжала функционировать до конца 1925 г., выдавая заграничные паспорта. Всего за время ее существования их было выдано свыше 2 тыс.
220
«Нужно искать работу, а программой сыт не будешь» — таким был один из аргументов В. Ластовского.