Примерно к этому моменту у самого В. Ластовского окончательно созрела идея «перезагрузки» белорусского проекта, но уже под новым названием — «Кривия».[221] Он сформулировал общую концепцию, которая объясняла замену названия «Беларусь» на «Кривию» следующим образом:
«Когда наш народ утратил свою независимость, стало забываться и его настоящее имя. Тем более, что враги, которые нас захватили, всегда называли нас по-своему. Так закрепилось у нас название Беларусь. Это название “Беларусь” служило нам долго, так что приросло к нам. Однако все же наше старое и настоящее имя — это Кривичи, а край — Кривия. Кривич означает свояк… родной, близкий человек. И в самом деле, мы все друг другу кривичи, так как все одного рода, одного племени, одного языка. И лучше и правдивей нам называть себя Кривичи, хотя нет причин стыдиться и названия “Беларусь”: и то, и другое одно означает…»
Вероятно, бывший белорусский премьер не был одинок в оценке существующего названия страны. Еще в ноября 1922 г. Я. Станкевич в письме из Праги, обращаясь к В. Ластовскому, писал:
«Как Вы знаете, многие (если не все) сознательные белорусы недовольны нашим теперешним названием “Беларусь” и т. д. Признавая его непрактичность и вредность при возрождении и вообще жизни нашего народа как рекламирующего нас в виде некоей части, приставка “русский”…»
Выбирая между четырьмя вариантами — «кривичи», «русины», «белорусы» и «литовцы», — Станкевич отдавал предпочтение первому:
«…Лучшим нашим национальным названием является Кривич, а край — Кривия…»
Большинство белорусских деятелей, однако, увидели в «Кривии» прямой вызов самим основам национального движения. Даже К. Езовитов, который первоначально отнесся к предложению о смене названия достаточно сдержанно, позже выступил с его критикой:
«Идею “Кривии” и “кривского народа” многие считают для дела вредной: разбивает это наше еще не сколоченное движение и ставит в тупик иностранцев. Мало того — наши дреговичи и радимичи немного обижены. А что хуже, это может вызвать раскол и создание Черной Руси или Белопольши».
В это же время в Праге сформировался еще один центр белорусского движения. Возник он летом 1921 г., когда в Чехословакии началась так называемая «русская акция» — программа поддержки эмигрантов с территории бывшей Российской империи, которая распространялась и на белорусов. Правительство БНР вместе с другими организациями воспользовалось сложившейся конъюнктурой для подготовки национальной интеллигенции. В итоге на протяжении 1920–1930-х гг. в Чехословакии находилось на учебе около семисот этнических белорусов (что составляло десятую часть от всех стипендий).
Первоначально было выделено двадцать стипендий. Позже их число выросло почти в полтора раза. Причем Н. Вершинин специально оставил несколько стипендий для бывших агитаторов на выборах в польский Сейм. Тогда же в Праге была создана и первая организация белорусских студентов — Белорусская громада, в которую вошли Н. Вершинин, И. Дворчанин, А. Климович и др.[222] Правда, к тому моменту, когда массовая выдача стипендий была приостановлена, белорусская диаспора в Чехословакии оказалось разбита сразу на… три группы.
Одним из первых среди членов Рады БНР в Прагу переезжает Т. Гриб. Его отъезд стал итогом затянувшегося конфликта между бывшим лидером белорусских эсеров и ковенской группой. Разочаровавшись в соратниках, Т. Гриб писал, обращаясь к В. Ластовскому:
«Отношения с моими коллегами по правительству и бывшими партийными товарищами настолько испортились, что не только не было желания при встрече подать руку для приветствия, но даже посмотреть в ту сторону было гадко, противно — и поэтому некоторое время после того, как я приехал в Прагу, при одном упоминании о “ковенском болоте” просто мурашки пробегали по телу…»
А дальше он задавался вопросом:
«Неужели только такие горькие итоги первого открытого боя за независимую белорусскую государственность? Пять лет сумасшедшей, напряженной работы — все напрасно?! Белорусское возрожденческое движение, словно экспресс, неслось вперед — было вдохновение — был подъем — аж до самопожертвования. Это было чистое, красивое — волшебное — первая любовь — расцвет весны…»
Еще совсем недавно сторонник активной политической борьбы, Т. Гриб, попав в Прагу, кардинально меняет свои взгляды:
221
На самом деле это была всего лишь еще одна попытка преодолеть политический кризис, в котором оказалась БНР. О том, что по своей сути идея Кривии ничем не отличалась от идеи «национальной Беларуси», пишет В. Акудович.
222
Всего в Чехословакии училось до двухсот белорусов. Интересна общая статистика белорусской диаспоры: 43 % считали себя атеистами, 77 % не знали ни одного иностранного языка. Тем не менее белорусам удалось защитить несколько диссертаций.