Ней говорит, что многие люди из мира шахмат удивились, увидев его вернувшимся в Эстонию; они полагали, что ему дорога либо в Сибирь, либо на Запад. «Но почему? — удивляется Ней. — Разве я вел себя как-то неправильно?» Из Таллина он выслал в Штаты последние записи для книги, семь частей. Проект заставил его поволноваться: каждую из них он отправлял по разным адресам в Канаду и в США.
Неем были недовольны: он не сообщил о книге ни КГБ, ни властям. Ему запретили покидать страну на два года; это было сравнительно лёгким наказанием и означало, что обвинение в разглашении шахматных секретов не было принято всерьёз. Совершенно неразумно, говорит Ивонин, обсуждать матч, пока он еще идёт, но Нея нельзя было наказать, поскольку ничего не было доказано. «Одни только подозрения».
Подозрений было более чем достаточно — хватило на всех. КГБ взял на прицел даже самого Спасского.
К концу матча Рейкьявик наполнился слухами, что Спасский собирается остаться на Западе. Теодор Тремблей вспоминает: «Югославы во время матча подходили ко мне и спрашивали: "Спасский хочет остаться? Спасский хочет остаться?" На тот момент у меня с Борисом были достаточно близкие отношения. Я отвечал: "Послушайте, если Борис хочет остаться, всё, что ему нужно, это сказать об этом мне. Мы разберёмся, как ему помочь"».
Тремблей впервые встретил Спасского на приёме после официального открытия матча, и они разговорились за бокалом шампанского. По словам Тремблея, они стали хорошими друзьями и «продолжали друг с другом видеться». Американский дипломат иногда обедал в отеле, где жил Спасский, и если чемпион замечал его, то подходил поговорить. Тремблей считал, что атмосфера вокруг советских шахматистов была гораздо более спокойной, нежели на его предыдущем посту в Бангкоке. Никто не крутился поблизости, отгоняя от Спасского посторонних, хотя, если он вступал в длительную беседу где-нибудь в отеле или на улице, кто-то обязательно её прерывал. Естественно, американец отрицает, что целенаправленно искал общества Спасского, хотя слова его не кажутся искренними: «Мы вполне могли вывезти его из страны, если бы он того захотел, но Спасский не собирался эмигрировать».
Советские власти не разделяли уверенности Тремблея. В кабинете Ивонина звучали обеспокоенность и тревога относительно поведения Спасского. КГБ, разумеется, был в курсе. Генерал-майор Никашкин решил, что им необходимы представители в Рейкьявике, и рекомендовал Ивонину, чтобы в Исландию отправился друг Спасского Станислав Мелентьев. Ивонин не хотел будить в Спасском ощущение того, что ему не доверяют, и предупредил Никашкина, что чемпион может неправильно понять появление Мелентьева. Вмешался Павлов; он позвонил и сказал, что всё это — много шума из ничего и нужно просто довериться преданности Спасского. Никашкин холодно указал на сообщения прессы, что в начале матча Спасский проигнорировал совет Павлова, хотя другие спортсмены его бы приняли. (По словам Ивонина, если они считали, что Спасский всерьёз собирается остаться на Западе, то должны были бы принять меры предосторожности: послать человека, который отвезет его обратно, или найти стимул для возвращения.)
Четвёртого сентября все облегчённо вздохнули. Никашкин сообщил Ивонину, что Спасский купил в Исландии машину и хочет привезти её в Ленинград. Сперва ему хотелось переправить машину в Копенгаген и оттуда доехать на ней до дома, но его убедили, что путешествие будет слишком рискованным. Пришли ещё более обнадёживающие новости: Спасский набросился на журналистов, спросивших у него, действительно ли он хочет остаться. «Это провокация», — ответил он и добавил, что намеревается купить дачу под Москвой. Яковлеву доложили: Спасский возвращается.
Мнение Тремблея о Спасском оказалось правильным. Коллеги никогда не подвергали сомнению его патриотизм — русский, не советский. Сегодня Спасский говорит, что тогда ему и в голову не могло прийти остаться за границей. Где же был источник слухов, так усердно распространяемых югославами? Матч был проигран, и не могло ли это оказаться очередной неуклюжей попыткой КГБ дискредитировать Спасского, вместо того чтобы поддержать, объяснив таким образом, почему он не смог одолеть американца?
ГЛАВА 21 ПАРТНЕРЫ — СОПЕРНИКИ
В целом в 1972 году отношения США и Советского Союза были лучше, чем все предыдущие годы.
Генри КиссинджерГлядя сегодня на происходившее в те далёкие года, можем ли мы сказать, что шахматный триумф Фишера явился пусть и символической, но все равно победой США над своим старым противником в холодной войне, Советским Союзом?