ГЛАВА 7 В РЕЙКЬЯВИК НАПРОЛОМ
Что касается борьбы за звание чемпиона мира, то Фишеру угрожает опасность превратиться в йети шахматного мира. Для организаторов подобных состязаний он должен казаться таким же неуловимым и пугливым, как и ужасный снежный человек.
Гарри Голомбек, «The Times», октябрь 1970В цикле мирового чемпионата, состоявшем из зонального, межзонального и претендентского этапов, Соединённые Штаты, как и СССР, считались отдельной зоной. Американский чемпионат являлся зональным турниром США, и, согласно правилам, в следующий этап выходили три его победителя. Однако несколько лет подряд Фишер бойкотировал чемпионаты США. Его недовольство было вызвано слишком короткой дистанцией — всего лишь одиннадцать раундов, поэтому игрок, потерявший форму на один-два дня, мог легко выбыть из дальнейшей борьбы. Организаторы были категоричны — они не могут позволить себе более длительного турнира, так что в 1969 году Фишера снова в нем не было. В межзональный этап вышли трое: Уильям Аддисон, Сэмюэль Решевский и Пал Бенко.
В то время Фишер уже восемнадцать месяцев не выступал в соревнованиях, и многие считали, что он не вернется. Но тут, ко всеобщему удивлению, он согласился принять участие в матче «Советский Союз против остального мира», проходившем в 1970 году в Белграде. К ещё большему изумлению, когда датский гроссмейстер Бент Ларсен потребовал себе первую доску, справедливо указав на то, что за два последних года он достиг лучших турнирных результатов, Фишер уступил и согласился играть на второй. Это означало, что он, Фишер, будет играть с Петросяном, а не со Спасским.
Однако, несмотря на добровольную уступку, Фишер был разозлён. Зная, как он умеет срывать свою злость на организаторах, пресса следила за каждым его шагом. Советский гроссмейстер Марк Тайманов говорит, что репортажи белградского радио были похожи на военные сводки: «Фишер покидает комнату», «Фишер заказал обед в ресторане». Однако настроение американца вскоре улучшилось; невзирая на недостаток практики, он победил Петросяна в первых двух раундах и сыграл вничью в двух последних. Между тем Спасский и Ларсен выиграли по одной партии (победа Спасского стала знаменитой: он одержал ее в 17 ходов, и это одна из самых быстрых побед в его карьере). Советский Союз выиграл матч с разницей всего в одно-единственное очко.
В сентябре 1970 года Фишер и Спасский встретились на шахматной олимпиаде в западногерманском городе Зигене. Для обоих игроков это оказалось серьёзнейшим испытанием. Перед схваткой Спасский напряжённо курил сигарету за сигаретой. Посмотреть на партию в зале собрались сотни людей, хотя Фишер лично проверил, чтобы стол отодвинули на несколько метров от зрителей.
Те, кому посчастливилось разглядеть происходящее на доске, не были разочарованы: партия оказалась поистине изумительной. Фишер играл чёрными, но быстро достиг равенства в одном из своих любимых дебютов, защите Грюнфельда, и, как обычно в этом дебюте, нацелился на центр белых. Американец установил коня на безопасное поле c4, где тот был защищён и доминировал над окружающими полями доски. Однако Фишер недооценил атаку Спасского на другом фланге силами ладьи, коня и ферзя. Победная комбинация была на редкость элегантной: неожиданная жертва ладьи, за которой последовало взятие ферзя Фишера. Шахматный корреспондент « Times» похвалил Спасского за «игру в стиле подлинного чемпиона мира».
Когда после пяти часов игры и 39 ходов Спасский победил, советский посол в Западной Германии Семён Царапкин на радостях его расцеловал. Спасскому повезло: по словам тогдашнего западногерманского канцлера Вилли Брандта, Царапкина прозвали «клешнями». «Мощные челюсти посла лязгали с силой, говорящей о намерении стереть слова в порошок». Царапкину подарили шахматную доску, подписанную всеми гроссмейстерами, принимавшими участие в матче, за исключением одного — Фишера.
Позднее Спасский сказал в интервью, что перед партией с Фишером ему удалось вызвать в себе «тот особый подъем, без которого немыслимы высокие достижения. Возможно, этому невольно способствовал сам Фишер. Мне всегда приятно с ним играть». Он отметил, что считает Фишера своим наиболее вероятным преемником и относится к нему с уважением, как к человеку, страстно любящему шахматы, для которого шахматы — это всё. Выразив симпатию Фишеру, он назвал его «очень одиноким. В этом одна из его трагедий...».