Через какое-то время он заметил боковым зрением движение: спутник Незнакомки поднялся из-за столика и, поцеловав ее в щеку, отправился к своей машине, бросив напоследок беглый взгляд на Андрея.
Незнакомка осталась одна, и теперь ничто не мешало Андрею смотреть на нее.
Так и сидели они, посылая друг другу длинные взгляды через пространство дворика.
А через несколько дней жизнь Андрея пошла под откос. Они с Боссом только-только приехали на встречу, как зазвонил радиотелефон Андрея и его мать, захлебываясь слезами, закричала в трубку:
– Сыночек, приезжай скорее домой! Валя перерезала себе вены…
У Андрея все внутри захолодело.
– Мама, ты «скорую» вызвала? Она жива?
– Вызвала, да поздно уже, – рыдала мать.
– Мама, успокойся! Я сейчас приеду, – сказал Андрей и повернулся к хозяину: – Босс, с женой несчастье, мне нужно домой, там мать одна после операции.
Хозяин окинул его недовольным взглядом, но потом отпустил, сказав:
– Вызови сменщика и езжай.
Словно во сне несся Андрей на машине через весь город домой.
Резко затормозив у подъезда, он одним махом взлетел на третий этаж.
Дверь была открыта, а в квартире суетилось несколько человек в белых халатах. Пахло корвалолом и еще чем-то больничным.
Мать лежала на диване с белым, как мел, лицом, сморщившись от боли, пока врач делал ей в вену какой-то укол.
Увидев сына, она попыталась подняться, но потом зашлась в рыданиях и осела обратно.
Андрей бросился к матери, обнял ее и, прижав к себе, тихо спросил:
– Где она?
– В ванной, сыночек, – сквозь слезы прошептала мать в ответ.
Он поднялся и вышел в коридор. Стоявшие у двери в ванную медики попытались его задержать, но он, отодвинув их плечом, вошел внутрь.
Его жена с закрытыми глазами лежала в ванне. Лицо ее было безмятежным, словно она прилегла отдохнуть, да и уснула. Ее обнаженное тело было наполовину скрыто бурой водой, как будто она решила искупаться в клюквенном морсе. На раковине стояла вымазанная в крови почти пустая бутылка водки. Стены в нескольких местах были покрыты темно-красными разводами, а на полу валялись рассыпавшиеся лезвия…
Андрея замутило. Ссутулившись, он вышел из ванной и рухнул на первый попавшийся стул. В глазах стояло лицо жены, белое и спокойное.
Андрея скрутило жгучее чувство вины – это он виноват, что она сейчас мертва! Это он бросил ее один на один с ее горем, зациклившись на своей работе. Пошел добывать для нее деньги, вместо того, чтобы быть с ней рядом, помочь превозмочь ее боль. Кому они теперь нужны, эти деньги!..
– Сыночек… – позвал из комнаты слабый голос матери. – Где ты?
– Здесь я, мама.
Двигаясь как во сне, он подошел к матери и, взяв ее за руку, сел рядом с ней на диван.
– Это я виноват, мама! – простонал он, и, уткнувшись матери в плечо, заскрежетал зубами, сдерживая слезы.
Следующие дни и недели прошли для Андрея, как в тумане. Сначала навалились выматывающие похоронные хлопоты. Потом, уже после похорон, начались бесконечные вызовы «скорой» для матери – смерть невестки окончательно подкосила ее здоровье, так и не окрепшее после операции.
Терзаемый чувством вины перед женой, Андрей не отходил теперь ни на шаг от матери, боясь ее тоже потерять в свое отсутствие. Все его мысли теперь были только об одном – поправить здоровье и продлить жизнь матери, единственного оставшегося близкого ему человека на свете.
Андрей позвонил Боссу и попросил отпуск, на что хозяин со свойственным ему цинизмом, сказал, что отпуск положено давать через год, а не через несколько месяцев с начала работы, и что для матери Андрей может нанять сиделку, мол, не так мало он ему, Андрею, платит.
Тогда Андрей объявил о своем уходе и положил трубку, не дожидаясь ответа Босса.
У Андрея была отложена небольшая сумма из той, которую он копил на лечение жены. Теперь эти деньги он решил растянуть на как можно больший срок, пока не поставит мать на ноги. Ни о каких сиделках он даже думать не хотел, боясь оставить мать одну с чужим человеком. Поэтому он ограничился только медсестрой, которая приходила делать матери уколы, а все остальное взял на себя: стирал, убирал дом, ходил в магазин и готовил еду. Он словно наложил на себя епитимью, сузив свою жизнь до пределов квартиры и квартала, где затаривался всем необходимым для хозяйства. И чем мрачнее становились прогнозы врачей, тем большей заботой он окружал мать.
Глаза его ввалились, он даже почернел лицом и, лишь заходя в комнату матери, старался натянуть на губы безмятежную улыбку.
Она же все понимала, и у нее, не смотря на все его усилия, слабеющей с каждым днем, просто разрывалось сердце, глядя, как он страдает.
Всматриваясь в его потухшие глаза, она уговаривала:
– Сыночек, что ты себя казнишь, не виноват ты ни в чем! Не хорони хоть ты-то себя! Сходи куда-нибудь, погуляй, друзей навести. Ну что ты сидишь со старухой? Ничего со мной не случится, я вот телевизор посмотрю.
– Мама, я тебя не брошу, и не проси! – сердился он. – И давай больше не будем об этом!
Дни складывались в недели, недели в месяцы.
За эти месяцы, проводя все свое время друг с другом, Андрей с матерью так сблизились, как не были близки за всю их предыдущую жизнь. Он научился заранее предугадывать все ее желания, с полуслова понимая, что она хочет сказать или сделать. Замечая, как она неумолимо сдает, он хоть и старался держаться, но уже изнемогал от мысли, что скоро останется один. Ему казалось, что он просто не переживет этого. Со смертью жены у него словно вынули сердце, а с постепенным уходом матери у него по частичкам отмирала душа.
Однажды, через четыре месяца их одинокого, наполненного болью затворничества, мать, уже не встававшая с постели, посмотрела на осунувшееся лицо Андрея, и, не выдержав, расплакалась:
– Скорее бы я умерла, может, тогда бы ты ожил, сыночек!
– Что ты говоришь, мама! Как ты можешь! – ужаснулся Андрей и обхватил ее за плечи. – Ты не можешь меня бросить, неужели теперь я буду жить только со смертью?!
Он заставлял мать бороться за жизнь до конца, измучив и себя, и ее, и доктора, который давно потерял веру в ее выздоровление, и приходил, в основном, по обязанности.
Андрей отказался от медсестры, научившись сам делать матери уколы с анальгетиками.
Шесть месяцев спустя мать тихо умерла во сне, навсегда избавившись от боли и старости.
Вернувшись в опустевшую квартиру после похорон и поминок, которые он справил в кафе недалеко от их дома, Андрей просидел на кухне несколько часов, бездумно уставившись в темнеющее окно и смоля сигарету за сигаретой.
Оборвался последний корешок, которым он был привязан к этой земле. Теперь, оставшись один, он не знал, ради кого стоит жить и как вообще жить дальше.
Когда совсем стемнело, он зашел в комнату матери, в которой еще стоял резкий запах лекарств, включил свет и опустился на ее кровать.
Машинально поправив съехавшую подушку, он провел по одеялу рукой, словно хотел ощутить мамино присутствие в вещах, которые последними прикасались к ее измученному телу.
На тумбочке рядом с кроватью стоял непочатый бутылек с медицинским спиртом, который он неделю назад купил для инъекций. Теперь он больше не понадобится.
Андрей, тяжело вздохнув, взял бутылек и пошел на кухню. Отвернув пробку, он плеснул немного спирта в чашку, потом резко выдохнул и залпом выпил до дна. Стараясь не дышать, он быстро запил спирт водой из-под крана. Рот сразу же взбугрился пупырышками, от живота побежал обжигающий жар, разливаясь по всему телу.
Ожидая, когда голову заволочет спасительным дурманом, Андрей присел на стул и закурил сигарету.
Звонок в дверь вырвал его из оцепенения.
Тяжело поднявшись, он подошел к двери и распахнул ее.
На пороге стоял Босс с новым охранником.