Поголовье бродячих собак в окрестностях Сьюард-сквер существенно сократилось. Супермутантов, конечно, по-прежнему оставалось до чёрта. Хотя одного Эмили убила даже совсем сама — выследила, подкралась, прицелилась… Потом, правда, огорчилась, увидев, что Харон, как всегда, был рядом. Но ведь он всё равно не помогал!
Когда Эмили более-менее освоилась на пустыре, они начали выбираться в город. Там Харон учил её ходить осторожно. Постоянно держать в голове сотни опасностей, которыми кишит Молл: помнить, что под ногами мины, что дома, простоявшие по триста-четыреста лет и пережившие бомбардировку, далеко не так уж надёжны.
А ещё он научил её одной игре — «пять тупых способов умереть».
— Их больше, конечно, — объяснил он. — Их всегда больше. Но если ты, выбирая маршрут, будешь держать в уме хотя бы пять, это уже неплохо. Вот смотри. Предположим, тебе надо пройти отсюда к станции метро. Что может помешать тебе это сделать?
— Во-первых, там, у входа в галерею, скорее всего, мина, — бодро начала Эмили. — Иначе откуда там эта куча тряпок? А тряпки яркие и не очень-то пыльные. Значит, в том здании кто-то засел. По автостоянке лучше не ходить — во-первых, тоже могут быть мины, а во-вторых, слишком уж много старых тележек и машин. Установить растяжку — раз плюнуть. И если вдруг окажется, что в одной из тележек или машин турель — и прятаться особо некуда. Так что идти надо по правой стороне — там, где фура припаркована.
Лицо гуля было непроницаемым.
— Но с учётом того, что в фуре может оказаться что угодно… Ой, а справа тоже что-то не очень. Подвальные окна, оттуда запросто могут ногу прострелить… Так где идти-то?
— Справа, — сказал он, прищурившись. — Но осторожно.
— Так, мина, турель, растяжки, машины… Это уже четыре опасности. А пятая…
— Ближе, чем ты думаешь.
— Шнурки! — разочарованно простонала Эмили. — Вот же зараза! Да как же это? Я их завязывала, двойным узлом…
*
Раньше Эмили била дрожь при одной мысли о том, чтобы приблизиться к заброшенным зданиям, а теперь оказалось, что не так уж это и жутко. Ну, скелеты. Ну, радтараканы. Где ж их нет? Даже интересно было бродить по опустевшим квартирам и офисам, читать записи в терминалах, и украдкой, пока Харон не видит, примерять перед помутневшими зеркалами старые наряды…
А больше всего Эмили понравилось, как ни странно, картографирование. Чертежи становились всё лучше день ото дня. Рейли не скупилась на похвалу, да Эмили и сама видела: получается хорошо. Эта монотонная, скрупулёзная работа поглощала всё внимание, не оставляя в голове места ни воспоминаниям, ни страхам. Только отвлечёшься — и вот уже у тебя на схеме пропал целый этаж, или наоборот, расплодились несуществующие перегородки.
И до чего же приятно было представлять себе, как эти руины когда-нибудь обретут второе дыхание. Как в них придут люди, укрепят стены, застеклят оконные проёмы, починят старую проводку — и в изъеденные старостью дома робко, осторожно войдёт новая жизнь.
Один раз, замечтавшись, Эмили уснула за чертежом — а проснувшись, обнаружила, что рисунок закончен, аккуратно и правильно. У неё, конечно, зародились некоторые подозрения насчёт постороннего вмешательства… но с чего бы Харону возиться с её чертежом?
Эмили всё переживала, что Харону с ней плохо. Ну, в самом деле, он же из другого теста! Ему, наверное, хочется каких-то… приключений, что ли. Не таких, как в гостинице «Стейтсмен», это, пожалуй, перебор. Но ведь сидеть часами в заброшенных зданиях, ожидая, пока Эмили закончит очередной чертёж — это ж удавиться с тоски можно!
Как-то раз она набралась смелости и спросила напрямую:
— Тебе со мной скучно, да?
— Мне должно быть весело?
— Ну… может, ты хочешь взять выходной? Встретиться с кем-нибудь, просто отдохнуть?
— Нет, мне не нужен выходной.
Вот и поговорили.
*
Второго декабря — Эмили случайно обратила внимание на дату, когда загружала координаты очередного разорённого склада в «Пип-бой» — на улице было настоящее светопреставление. Моросил дождь, въедливый ледяной ветер пробирался под одежду, пальцы замерзали — так что на базу пришлось вернуться ещё засветло. Что ж, погодка под стать празднику. Три с половиной месяца в аду. Своеобразный юбилей.
— Ну, неплохо, — Рейли устало откинулась на спинку кресла, рассматривая свежий чертёж. — Говоришь, в подвале дикие?
— Теперь уже нет. Но могут прийти из метро, там пролом в стене…
Рейли рассеянно кивнула — мысли её витали где-то далеко.
— Ты ешь, ешь, — Кирпич поставила перед Эмили разогретый на плитке Солсбери-стейк. — Таскалась весь день под дождём со своим гулем…
— Можно, я его сюда позову? — осмелела Эмили.
Повисло тягостное молчание.
— Малая, мы тебе, конечно, благодарны за помощь, — Кирпич придвинула к себе банку с тушёнкой. — Вам обоим. Но он же гуль.
— И что?
— Ну как — что? От него воняет, в конце концов. И эта рожа — вот ни разу не лучшее зрелище. Он же, небось, не на ступеньках ночует? Нашёл себе где-то нору, дрыхнет там. Гули — парни непритязательные, им и так неплохо.
Рейли отрешённо смотрела в стену.
— А что, он жалуется на неподобающие условия труда? — с любопытством спросил Мясник. — Просится в тёплую постельку?
— Нет.
Эмили было знакомо это чувство — сморозить что-то неподобающее и умирать от стыда под укоризненным взглядом отца. Когда она заявила, что не хочет звать Буча и его шайку на день рождения. Когда отказалась назвать подаренную куклу именем мамы.
И сейчас надо было быстренько пошутить на тему гулей и их образа жизни, плеснуть в стакан виски, сделать погромче долбаное радио — и веселиться, всё равно, что труп гримировать…
Она встала из-за стола. Прошла в спальню. Минут пять сидела на кровати, растирая разнывшиеся виски, слушая, как сквозь бодрую трескотню диджея прорываются всхлипывания Рейли и преувеличенно бодрый голос Мясника.
А потом начала собираться.
— Малая, ты куда? — окликнула её Кирпич на пороге. — Стемнеет скоро.
— Пройдусь немного, — улыбнулась Эмили. — Я там у метро видела автомат с колой… уже сто лет её не пила.
И словно увидела себя со стороны — в зимней куртке поверх бронекостюма, с «Магнумом» в кобуре и рюкзаком за спиной. И разогретым Солсбери-стейком в руках.
— Ты вообще вернёшься? — тихо спросила Кирпич.
— Да.
*
Она вышла на улицу. Харона, само собой, не было и близко — и от этого стало как-то не по себе. Одиноко. И страшно. И ещё дождь этот.
Но возвращаться было совсем уж глупо.
Эмили прищурилась, вглядываясь в темноту, и пошла по пустой улице — осторожно, как учил Харон, пробираясь у самой стены. Но угрозы не было — казалось, даже вездесущие мутанты попрятались от мерзкой погоды. Сквозь тучи проглянул бледный анемичный диск луны — и вдруг Эмили ясно представилось, как тут было до войны: просторные тротуары, гирлянды к Рождеству, омела над стеклянными дверями торгового центра… Красиво, чёрт возьми.
…Омела. С ума сойти. Когда-то — в прошлой жизни — Эмили проревела в своей комнате всю ночь, увидев, как Джонас целуется под омелой с Кристиной Кендалл — тогда это казалось важным. И казалось, что это всё, конец, хуже и быть не может. Показать бы той дурочке, что с ней случится меньше, чем через год…
Солсбери-стейк сквозь картон грел замёрзшие пальцы. Харон удивится, наверное. Конечно, удивится — но виду не подаст.
Он заночевал где-то здесь. Не выше третьего этажа — должен быть простой и не зависящий от техники путь отхода. Скорее всего, в одной из угловых квартир недалеко от пожарной лестницы. Вот, в одной окна щитами закрыты — самое оно. С улицы не видно света, если огонь развести, и не так холодно.
Эмили ускорила шаг. Так. Надо войти в третий подъезд, и…
Чья-то рука схватила её поперёк туловища. Ладонь в чёрной кожаной перчатке зажала рот. Миг — и перед глазами оказалась изгаженная граффити стена подворотни, а к горлу прислонилось что-то холодное.