Отпускаю рукоятку, и затвор послушно идет вперед. По вбитой во время срочной службы привычке нажимаю на спуск, но крючок не поддается. За спусковым крючком обнаруживается какая-то пимпа с дыркой. Инженерная мысль подсказывает, что это и есть предохранитель. Поворачиваю, жму — щелчок. Теперь более или менее понятно, предохранитель здесь блокирует только спуск, а затвор получается сам по себе. Размышляю, что делать с винтовкой. Гражданский без оружия — это одно, а такой же человек, но с винтовкой, уже совсем другое. Могут просто пристрелить, так, на всякий случай. Если немцы поймают, то шлангом уже не прикинешься. Со всех точек зрения от этой находки проблем много, а польза совсем неочевидна. Ну хоть бы патроны были, а так… Чего зря таскать эту железяку? Уговаривая себя, в глубине души прекрасно понимаю — раз уж эта игрушка попала в мои ручки загребущие, то хрен я ее из них выпущу. Хватит отдыхать, винтовку на правое плечо, телогрейку на левое. Генеральный курс — ост.
Первую ночь не стучал зубами от холода. Ватник, правда довольно куцый, руки едва не по локоть торчат, и на животе едва сходится, но мне он сейчас дороже костюма от Хуго Босса. Обошел по самому краю очередное болото и вышел к узкой дороге, накатанной тележными колесами. Вот тут вчерашняя находка мне и пригодилась. Услышав поскрипывание тележных колес, прячусь в придорожных кустах. Низкорослая, но упитанная лошадка бодро тащит пустую телегу, возница один и уже в возрасте. Не понравился мне этот дедок, но у него может быть еда. Не может такого быть, чтобы из деревни своей уехал, а пожрать не взял. Пропускаю телегу мимо и выхожу на дорогу, для всех она лесная и узкая, а для меня ой какая большая.
— Тормози, диду!
Дед, не торопясь, оборачивается, правая рука ложится на сено, подстеленное на дне телеги. Не нравится мне этот жест.
— Тормози, сказал! — добавляю в голос металла. — И руки держи на виду!
Ствол СВТ смотрит деду в грудь. Сам я сильно оброс за последние дни и в черном ватнике сильно похож на беглого зека.
— Стий, худоба!
Дед дергает вожжи, и лошадка послушно замирает.
— Жратвой поделись.
Дед сопит, вытягивает из-под доски, на которой сидит, узелок и подталкивает его на край телеги. Чтобы его взять, мне надо подойти вплотную. Делаю два шага и замечаю справа от возницы рукоять топора.
— Положи на землю!
Дед бросает взгляд исподлобья, но подчиняется. И все молча.
— Ехай давай!
— Цоб цобе!
Дед хлещет ни в чем не повинную лошаденку батогом, и та резво берет с места. Едва дождавшись исчезновения телеги за поворотом, бросаюсь к белой тряпице. Негусто, но и то хлеб, точнее, четвертина домашнего каравая, очень небольшой кусок сала, луковица, щепотка соли в бумажке. Еще бутылка домашнего кваса, будет в чем хранить воду. Не удержавшись, тут же на дороге съедаю большую часть, остальное завязываю в узелок и иду дальше. Генеральный курс тот же.
Дебют в жанре гоп-стопа удался на славу. По крайней мере завтрак себе я добыл. Но как стремительно вы катитесь вниз, господин, до недавнего времени законопослушный инженер, вчера была кража, сегодня — разбой. А завтра что? Мокрое дело? В таком темпе через неделю можно будет в расстрельную команду записываться. Впрочем, полный желудок остался глух к мукам совести.
К вечеру начал обходить по лесу довольно большую, по местным меркам, деревню. Пока обходил, начало темнеть, пора устраиваться на ночлег. Внезапно нос мой уловил запах дыма, и не просто дыма, а еще и с запахом… Интересно, это у меня на все нюх обострился или только на еду? Кто-то готовил себе ужин на костре. А кто может в такое время прятаться в лесу? Только окруженцы. Осторожно крадусь навстречу усиливающемуся запаху, уже видны сполохи огня. Однако красться по белорусскому лесу и дефилировать по Невскому — две большие разницы. Предательски трещит под ногой ветка, и тут же впереди защелкали затворы.