Фьольвир потер лицо.
Он почувствовал, что запутался. Если двойник настоящий, то у него предназначение ‒ хранить ключ. Никакой ему дороги, никакой жизни после победы или, тем более, поражения. Границы поставлены богами ‒ ни туда, ни сюда. Но границы эти, пожалуй, что прохудились. А если двойник воображаемый, то кто тогда убил Мтага? Не сам же себя Мтаг полоснул по животу.
Хотя, наверное, можно.
Тогда где шкатулка? Где-то в песке на нижнем ярусе?
Фьольвир повернул скелет к себе.
‒ Слушай, ‒ сказал он, вглядываясь в пустые глазницы с лунками теней, ‒ я знаю, что ты все видел. Не смей, даже не пытайся мне врать, слышишь? Я чую вранье за сотню крафуров. Где шкатулка, мертвец?
Скелет щелкнул сточенными зубами.
‒ Молчишь?
Фьольвир в ярости вздернулся на ноги и, поймав за обмотку полотна, вздернул за собой скелет.
‒ Говори!
Он поднял мертвеца выше, стиснув тряпку вокруг шейных позвонков.
‒ Мтаг был здесь? Куда он пошел? Как открывается тонкий путь? Как мне попасть к изначальной тьме? ‒ Фьольвир словно плыл в жарком тумане. ‒ Клянусь! Я сброшу тебя вниз, если ты не скажешь!
Скелет пощелкивал костяшками и молчал. Солнце висело над ним золотым нимбом. Башня словно покачивалась под ногами.
‒ А-а-а! ‒ заорал Фьольвир. ‒ Вот так? Ты думаешь, я не смогу? Я смогу! Я еще как смогу! Я ‒ герой!
Он поднял скелет на руках и без усилия скинул его с башни.
‒ Прощай, молчун!
Полотно растрепанным краем махнуло по воздуху, вызвав странный искристый всплеск. Приглядевшись, Фьольвир увидел над угловыми зубцами будто бы золотые волоски, сплетающиеся в косичку. Они были едва заметны.
Тонкий путь? Тонкий путь!
Он захохотал, потом свесился с площадки, ухватившись за протянутую цепь. Скелет лежал далеко внизу на песке. Левую руку он потерял при приземлении, и Фьольвир не смог высмотреть ее на холмах у башни.
‒ Прости! ‒ крикнул он. ‒ Возможно, я был не прав! Но ты сам виноват. Ну, в некоторой степени.
Понятно, скелету этого было недостаточно. А кому было бы достаточно? Лежишь ты себе спокойно, и вдруг!
‒ Я потом все тебе поправлю! ‒ крикнул Фьольвир, испытывая угрызения стыда. ‒ Я обещаю!
Сжав в ладони жестяной ключ, прихваченный у двойника, он вскочил на зубец. Через шаг оказался на неровном углу башни и застыл в сомнении. «Косичка» из золотых волосков подрагивала в воздухе в двух крафурах от крайнего зубца. Она была как плохо стянувшаяся рана. Не так и близко, как представлялось в начале.
В груди у Фьольвира екнуло. Похоже, придется прыгать. Два крафура жаркой пустоты. Только бы не промахнуться. А то он точно составит невеселую компанию только что выброшенному скелету.
Фьольвир напряг колени.
А если тонкий путь не откроется? ‒ внезапно пришло ему в голову. Что, если это вообще не тонкий путь? Что, если я просто пролечу насквозь? Не в щель, не в прореху, а насквозь, мимо? Фьольвир оглянулся на площадку. Может, ну его, этот тонкий путь? Можно ведь поискать что-то другое.
Едва он об этом подумал, как верхний край золотой «косички» сплелся, подернулся рябью и пропал. Раньше нырнуть в прореху можно было в полный рост. Но сейчас на это рассчитывать уже не приходилось. Вот если втянуть голову в плечи и чуть-чуть присесть…
А ведь скоро «косичка» совсем закроется! ‒ с ужасом понял Фьольвир.
Он торопливо повязал ключ на шею, проверил, как он висит, и вытянул из-за пояса топорик. Вот так. Один героический прыжок и работа топором, если что. Ничто не устоит против топора. Ульфха не устояла!
Фьольвир подышал, собираясь с духом. Где там героические силы? Сможет он в один прыжок? Хотя почему сможет? Должен! Только ключ вперед, чтобы знали, что он с ключом. Не какой-то хмырь из Бьеннтестада, а герой. И с ключом. И с топором тоже. Ключ ‒ в первую очередь, топор ‒ во вторую. Или наоборот.
Фьольвир качнулся и отпрянул. Высоко. Страшно. Солнце еще. Легко сказать ‒ шагни, прыгни. «Косичка»-то совсем легкомысленная. Посверкивает, подманивает. А ну как нет ее, как Унномтюра? Эх, неплохо бы было, конечно, провожатому сейчас объявиться и сказать: «Все в порядке, арнасон. Я просто испытывал тебя. Прыгай, герой, я контролирую процесс». Но ладно, ладно.
Почувствовав, что еще немного, и он упустит момент, Фьольвир мотнул головой и с хриплым рыком оттолкнулся от зубцов. В коротком прыжке он сжался и по счастью не промахнулся. Рука с ключом нырнула в прореху первой. Золотые волоски полопались под весом тела, давая Фьольвиру втиснуться в «косичку», как ступне в сапог. Он повел плечом, забрался глубже, в раздражении стукнул куда-то обухом топора, прорываясь, и не устоял на ногах.
О, этот тонкий путь оказался еще и быстрым. Опрокинувшегося на спину Фьольвира покатило, как по льду замерзшего озера. Вспышки яркого света чередовались с провалами глубокой тьмы, холодная крошка летела в лицо. Фьольвира переворачивало и било о невидимые выступы, закручивало то в одну, то в другую сторону. Он ругался.
Свет, тьма, свет. Бам! Его ударило в плечо, развернуло, и, как он не пытался тормозить пятками, с ускорением потащило дальше. Свет, тьма, свет. Снова тьма. Бамм! Теперь уже досталось колену. Фьольвир скрежетнул зубами. Лезвие топора высекло искры. Бамм! Он вскрикнул, чуть не выпустив ключ из пальцев. Да что же это? Его понесло все быстрее, быстрее, обстукивая, обтирая, будто бревно, спускающееся по горной реке через пороги. Но какое же он бревно? Он ‒ герой!
Бамм!
Последний удар был в голову.
Очнулся Фьольвир от тихого шелеста. Ключ, хвала сжавшимся пальцам, был с ним. Топорик был с ним. Сфокусировав взгляд, Фьольвир обнаружил, что лежит на песке. На мновение он решил было, что промахнулся мимо «косички» и ахнул-таки с башни, грянул так, что тонкий путь лишь привиделся его угасающему, агонизирующему сознанию. Но всего мгновение спустя он разглядел, что песок здесь мельче и белее, а, приподняв гудящую голову, определил, что находится на высоком морском берегу.
О, слава богам!
Берег был пустынен, он полого спускался к воде, с шипением накатывающей пенными волнами. Вот и источник шелеста ‒ волны. У самой воды внаклон стояла искусно вырезанная из серого камня арка. Изъеденная солью, на безлюдном и ветреном побережье она выглядела нелепой причудой, случайной гостьей, сбежавшей из крепости или дворца. Кто ее здесь поставил? Зачем? Никаких иных сооружений поблизости не было.
Фьольвир сел, потом, морщась, поднялся и, борясь с туманом в голове, побрел к арке. Босой, мало что соображающий герой.
Если у героя болит голова, думал он, это нормально. Это значит, что голова еще есть. И это приятное открытие. Потому что к голове обычно прилагается все остальное ‒ руки, ноги, тело. Без них голова нежизнеспособна. Так повелось. Ну, если это, конечно, не голова Эйяльтога.
Кое-как Фьольвир добрался до арки, обнял боковую опору, ладонями и щекой чувствуя щербины и неровности, и закрыл глаза. Близкое море мелкой, почти неуловимой моросью кропило кожу.
Хорошо.
Куда-то идти, куда-то бежать… Хватит. Можно ведь и постоять. Чуть-чуть. Герою можно. И ветерок замечательный.
‒ Не, ‒ вдруг услышал он, ‒ так не откроется.
Фьольвир повернул голову и с трудом разлепил глаза.
В трех крафурах от арки на пестром ковре, уставленном блюдами с ягодами, орехами и сдобой, полулежал полный мужчина в белом халате и белых же штанах. Под горбатым носом у него произрастали внушительные черные, с проседью, усы. В темных глазах проскакивали насмешливые искорки. Каждый палец обеих рук обжимал один, а то и два перстня с камнями в оправах. Фьольвир мог поклясться, что несколько вдохов и выдохов назад ни мужчины, ни ковра не было и в помине.
‒ Что? ‒ спросил он.
Мужчина вздохнул, аккуратно выхватил с одного из блюд виноградину и повторил:
‒ Так вам, уважаемый, дверь не откроется. ‒ Он бросил ягоду в рот. ‒ Даже не пытайтесь.
‒ Я… ‒ Фьольвир нахмурился. ‒ Это что? Это дверь? ‒ Он, отстранившись, посмотрел на арку. ‒ Дверь во тьму?