1. Понятие «завета» в Новом Завете
Новый Завет говорит на том же «заветном» языке, что и Ветхий. Давайте обратимся к нескольким текстам, начиная с Евангелия от Матфея 26:28. Незадолго до распятия Иисус вкушает с учениками Свою последнюю Вечерю. Он берет чашу с виноградным соком и провозглашает: «Сие есть Моя кровь завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (др. пер.). Кровь завета.
В греческом оригинале перед словом «завет» стоит определенный артикль tes. Артикль — вещь почти незаметная, но порой он имеет очень даже важное значение. В данном случае он подразумевает, что для человека, читающего это слово или внимающего ему, оно уже имеет свой контекст. То есть Иисус говорил о совершенно определенном завете, и Его ученики знали, о каком именно, и понимали, что он означает.
Более того, Иисус имел в виду нечто еще. С помощью этого артикля Он подчеркнул, что чаша была символом крови одного–единственного завета, и никакого другого. Так о каком же завете могла идти речь? Вечеря, которую Иисус вкушал со Своими учениками, была не просто очередной их встречей, одной из многих, нет — они собрались для празднования Пасхи, которая знаменует собой основополагающее событие Ветхого Завета — исход из Египта.
Итак, Иисус участвует в праздновании Пасхи, вспоминая события, сопровождавшие исход, а затем говорит апостолам: «Сие есть кровь завета». О какой крови Он говорит? О Крови агнца, которой окропили дверные косяки во время исхода. А каково было назначение этой крови? Она спасла Божий народ от смерти и рабства. Эта кровь символизировала поворотный момент между их прежним существованием и всем, что последует за исходом. Посему во время последней Вечери Иисус провозгласил новое великое деяние Божье, новый исход.
Завет исхода был заветом, который был заключен с Авраамом и восходит к самому Едему. Поэтому смерть Иисуса на кресте не повлекла за собой появление завета, в чем–то отличного того, что уже существовал. Апостолы действительно пишут о новом завете, но речь идет не о каком–то ином завете. Новый завет покоится на том же основании, что и ветхий. Между ними нет кардинальных отличий, какого–то разрыва, трещины. Новозаветный образ Иисуса строится непосредственно на ветхозаветной концепции завета.
Послание к Римлянам 10:8: «Но что говорит Писание? „Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем", то есть слово веры, которое проповедуем». Откуда Павел взял эту цитату? Это отрывок из Книги Второзаконие, а именно из 30–й главы, которая посвящена благословениям и проклятиям. Павел берет цитату именно из того завета, а не из какого–то нового или иного. Он утверждает, что Евангелие, которое он проповедует, — это то же самое, что и завет, который Бог дал Моисею в ветхозаветные времена.
Итак, в Послании к Римлянам Павел спорит со своими иудейскими оппонентами, отрицавшими Евангелие в Павловом его понимании. Многие думают, что благовестие Павла воздвигло пропасть между ним и иудаизмом. И действительно, всего лишь четырьмя стихами выше Павел говорит, что Христос есть конец закона. Но что бы там он ни имел в виду под словом «конец» (возможны Два основных варианта — «цель» и «прекращение»), он не отменяет ветхий завет. И не предлагает иного завета. Когда Христос становится концом закона, Он тем самым исполняет этот завет. Павел заявляет, что его проповедь в полной мере согласуется с тем заветом, который был заключен в древние времена.
Так что же, по мнению апостола Павла, сделал Бог, когда послал на землю Иисуса? Он исполнил завет, который исполнял всегда — тот самый завет, а не какой–то новый. Евангелие от Луки 1:67—72: «И Захария, отец его, исполнился Святого Духа и пророчествовал, говоря: благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему, и воздвиг рог спасения нам в дому Давида, отрока Своего, как возвестил устами бывших от века святых пророков Своих, что спасет нас от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас; сотворит милость с отцами нашими и помянет святой завет Свой».