Настя поморщилась, но промолчала. Как там, в мультике: стрижка только началась, сейчас подругу понесет.
- Подлить еще чаю? Я, пока на даче живу, очень люблю заваривать с мятой и смородиновым листом.
Алена не слышала, ее действительно понесло.
- Представляешь, кого я встретила на прошлой неделе? Своего бывшего женишка Андрюшу в сане протоиерея и его беременную благоверную супругу. Я ведь ее ни разу не видела. Нет, тогда в церкви, на их венчании, не считается, там я ее даже и не запомнила, просто белая тень в фате. А сейчас представь: живот огромный, ноги отекшие, глазки заплыли как у поросенка. Нет, я просто кайф словила, глядючи на нее.
- Послушай, Лен, зачем так злобиться? Если разобраться, то Андрей и не был твоим женихом. Вы дружили три года, он тебе двадцать пять раз предложения делал, а ты колебалась - ни да, ни нет. А потом вообще уехала на полгода. Ты же не дала тогда ему конкретного ответа. Какой же он жених?
- Насть, ну что ты говоришь! - уже с явным раздражением произнесла Алена. - Был он женихом, а потом предал. Ты знаешь, что такое предательство любимого человека? Не знаешь, а я знаю. Меня предали, растоптали, вытерли об меня ноги. Андрей променял меня на эту жирную курицу из регентской школы. А все почему? Потому что ему рукополагаться срочно надо было. Ему жена для прихода нужна была, ему его владыченька место держал, теплое и сладкое, должность ректора или кого еще там - инспектора в своей семинарии. Ему карьера нужна была. Он меня дождаться не мог. Недаром архиерейских иподьяконов сволочами называют. Он сколько у своего владыки иподьяконом был? Там ведь как у карьеристов: набедренник прямо на рукоположении, камилавка через три месяца, золотой крест через шесть, а дальше, глядишь, потихоньку и в настоятели, почетные протопресвитеры кафедрального собора.
Алена вскочила, оживленно жестикулируя и размахивая руками.
- Машина - иномарочка, домик - с евроремонтом. Он этого хотел и искал. Он меня две недели не дождался! А где его хваленая любовь? Где она? Ему его архиерей дороже был. Он ему, понимаете, рукополагаться велел, а Андрюша противиться не смел. Конечно, как там у них: послушание выше поста и молитвы... И выше любви, и выше обещаний!
- Ну и что ты тогда кипятишься? Давно бы плюнула, сама говоришь, что он карьерист и для рукоположения жениться собирался. Зачем тебе такой муж? Его архиерей был его духовником, почти отцом, насколько я знаю. Он ведь с тринадцати лет при нем был. Андрею сложно было его не послушать, он как между двух огней оказался, - как можно спокойнее произнесла Настя.
Алена села и начала наблюдать, как в ее руку впился комар. Он быстро наливался, Алена с силой прихлопнула его и стала смотреть на безобразное кровавое месиво, оставшееся от комара.
Воцарилось тягостное молчание.
-Ты все его оправдываешь, а меня понять не можешь или не хочешь. Вот что он сделал со мной! - воскликнула Алена, показывая раздавленного комара в лужице ее крови. - Вот кем я была после его предательства. Я чуть с собой не покончила, я была раздавлена и растоптана. Вы с Серегой тоже не в семинарии поженились, он тебя ждал, насколько я помню, - у вас свадьба была через полгода после выпуска. А Андрей ждать не стал, он торопился, к владыке своему торопился, чуть с ног не сбился.
- Мы с Сергеем никуда не торопились, у нас не было подобных обстоятельств. Да элементарно денег не было, а мне хотелось платье подвенечное. Понимаешь, просто мне хотелось платье, шелковое платье с вышивкой, на которое не было денег, а Сергей хотел торжественный банкет, друзей, поэтому мы и не торопились. Ты же сама все прекрасно знаешь. Лен, расскажи лучше про свою работу, чем ты занимаешься, куда ездила?
Насте не столько хотелось услышать про Аленину работу, сколько отвлечь ее. Алена не слышала. Она нервно крошила печенье.
- Ален, а ты помнишь, как в детстве мы такое печенье крошили в молоко, оно там разбухало, и мы ели это ложками. Как это называлось, забыла?
- Тюря это называлось, ты еще гоголь-моголь вспомни, - раздраженно заметила Алена, доламывая печенье. - Судьба надо мной издевается. Тогда я попала на его венчание, теперь я встретилась с ним и его женой, да еще на сносях. В кои веки приехала в Лавру - и там его встретила. Представляешь, он сделал вид, что не узнал меня. Мерзавец. А я его сразу узнала, я его в любом виде узнаю. Он так изменился. Из тощего семинариста превратился в такого солидного холеного попа. Мне хотелось вцепиться в его аккуратную бороденку, в его зализанные волосенки. И его курице тоже прическу примять.
- Лен, ну хватит, зачем ты себя терзаешь столько времени. По всему миру ездишь, у тебя работа интересная, а так была бы на ее месте... Ты же сама говоришь, что не хочешь быть на ее месте.
- Не хочу, но дело не в этом, а в предательстве, я предателей не прощаю! У тебя выпить есть?
- Есть, если останешься у меня ночевать, ты же теперь за рулем. Ален, а скажи откровенно: ты не считаешь, что предательство было и с твоей стороны?
Настя знала, что Алена обидится, знала, но не могла не сказать того, что сказала.
- Спасибо, подруга, я, пожалуй, поеду, хорошо тут у тебя, но мне пора. Накормила, напоила, утешила. Счастливо оставаться, малышку поцелуй за меня. С моей стороны предательства не было, если так хочешь знать, - произнесла Алена, резко вставая.
Настя хотела остановить подругу, попытаться поговорить откровенно, но в коляске проснулась Верочка и настойчиво потребовала к себе внимания. Не успела Настя опомниться, как Алена уехала.
Ну кто тянул ее за язык?! Вот так всегда.
«Свободная женщина на личном авто», - подумала Настя, глядя вслед уезжающей подруге, и покатила в дом коляску.
Октябрь 2004 года. Наконец Настя решила встать. Заснуть так больше и не удалось, слишком велико было потрясение от новой беременности. Муж давно ушел. Дети закопошились в своей комнате. Слышно было, как Верочка со свойственной ей эмоциональностью объясняла младшей, Симочке, как ее новая кукла может ходить на горшок. У Верочки недавно были именины - Вера, Надежда, Любовь, и папа подарил ей новомодную и дорогущую куклу под названием Беби бон, которую она очень давно просила. У Насти и в мыслях не было приобрести ребенку столь дорогую игрушку. Денег постоянно не хватало на самое необходимое - на обувь детям и даже на еду. Настя привыкла жить в режиме жесткой экономии. А муж взял и купил, сделал дочкам сюрприз. Настя тихо возмущалась, прикидывала, сколько можно было купить на эту сумму, но промолчала. Что может сравниться с детской радостью – дети были еще не в том возрасте, чтобы радоваться новым сапогам, да и мужа обидеть она боялась.
Дети не могли выговорить столь сложное имя новой куклы и поэтому называли ее просто Бибон, что всегда вызывало умилительные улыбки взрослых.
С куклы Настя переключилась на мысли о будущем ребенке.
«Еще один ребенок, и это не предел. Сергей и думать запрещает о предохранении. Как хорошо, что у нас большая квартира, - думала Настя. - Вон у нас отец Григорий и его матушка в каких условиях живут, а ничего, деток рожают и не ропщут».
Но в душе Настя сочувствовала многодетной семье отца Григория, и повторить судьбу его матушки ей вовсе не хотелось. Она понимала, что здесь она лжет самой себе, лжет, когда говорит и думает о таких людях с восторгом, нет, такая жизнь восторга в ее душе давно не вызывала. Раньше она мечтала иметь много детей, но то было раньше. Когда Настя столкнулась с реальными трудностями, поняла, что дети - это каторжный каждодневный труд, такое желание в ней поутихло. Она стала бояться многодетности, сочувствовала многодетным. Она понимала, что так думать нельзя, грех так думать, дети - благословение Божие, пыталась бороться со своими мыслями, но терпела поражение в этой борьбе, не признаваясь в этом самой себе.
Свекровь, к общему семейному счастью, покинула их два года назад, окончательно перебравшись на дачу.