Так о чем это я? Ах да, кулак Севитт…
Хотя большую часть своей жизни он был охотником, в ту ночь ему ни разу не пришла в голову мысль разбудить остальных жителей поселка. Он был уже немолод и повидал достаточно, чтобы понять, когда пора отложить лук, найти подходящий насест и молча созерцать нечто удивительное.
Каждый зверь отличался своими повадками, и легко было представить, что все ограничивалось лишь инстинктами. Есть, размножаться, растить потомство. Убегать от опасности и защищаться, если тебя загонят в угол. Он видел, как ведут себя животные, охваченные страхом и ужасом, болью и страданиями. Он даже наблюдал, как они бросаются с утесов, разбиваясь насмерть, когда стадо превращается в единого зверя, слепо бегущего от того, что он даже не в состоянии увидеть.
Ему доводилось встречать и других зверей, хищников, неустанно преследовавших добычу, и наблюдать, какой жестокой и безжалостной зачастую бывает нужда.
В жизни имелись свои узоры-закономерности: как простые, малые, так и настолько обширные и причудливые, что их с трудом можно было постичь. Растения, животные, люди – все они вписывались в эти узоры, нравилось им это или нет, признавали они это или нет. Поток времени увлекал всех, и ты либо плыл по течению, либо нет.
И вот сегодня ночью, ближе к рассвету, на поверхности озера возник новый узор, которого охотник никогда прежде не видел. Под щербатым полумесяцем, окутанные серебристым сиянием, на фоне негромкого треска сталкивающихся рогов в неподвижном воздухе, по озеру плыли карибу – тысячи, возможно, даже десятки тысяч.
На северном берегу озера рос арктический лес – среди беспорядочного лабиринта оврагов и ущелий, тянувшегося с востока на запад. Эти провалы в земле, вероятно, возникли задолго до того, как появилось озеро, и вода стекала с берега сквозь трещины в коренной породе, просачиваясь по подземным ходам. Их лабиринт уходил на север, огибая неровный край хребта Божий Шаг, в конце концов вливаясь в болота и дальше в тундру, простиравшуюся на сотню лиг, если не больше.
У оленей были свои повадки, но в их число никогда не входила миграция столь далеко на юг. Охотник точно это знал. Карибу зимовали в лесу, а с приходом весны обычно уходили на север, через рассекавшие трясину древние тропы, и дальше в бескрайнюю тундру.
Охотник никогда не бывал столь далеко в горах, но не раз слышал истории от обитателей леса на северо-востоке, от торговцев мехами, янтарем и диким рисом. Иногда он и сам охотился в лесу на карибу.
Стаду потребовалась большая часть ночи, чтобы переплыть озеро. Случись это лет двадцать назад, он, возможно, помчался бы в селение, собирая всех охотников, и они устроили бы резню, мечтая о грудах мяса и шкур, ведь им представлялся случай заработать целое состояние.
От жажды крови, как он теперь понял, избавиться нелегко, но в конце концов ушла и она. Он устал убивать.
И теперь просто сидел, глядя на зрелище, что разворачивалось в серебристом лунном свете. Тысячи карибу слились в единое стадо, нарушив свой вековой обычай, и понять, отчего сие произошло, было нелегко. Этому могли иметься десятки причин, возможно весьма важных и достойных внимания. Но то, что овладело душой охотника, занимая его мысли, пока ночь медленно шла своим чередом и звери выбирались на берег, а затем отправлялись дальше на юг, через пастбища и обширные пустоши там, где когда-то стоял лес, имело куда более глубокую природу. Люди воспринимали любые звериные повадки как проявление инстинкта, как будто животные являлись рабами своей собственной натуры.
Возможно, во многих отношениях так оно и было. Но в эту ночь охотнику открылась истина: все отнюдь не сводится к одному только набору инстинктов и звери ничем не отличаются от людей, живя своей жизнью в человеческом понимании. У них имеются свои надежды, возможно, даже мечты. И желания – о да, желания у этих оленей есть наверняка.