— Ты со мной не пойдешь. Останешься здесь, будешь приглядывать за вещами и лошадьми, — распорядился Лэйн. — Поскольку заняться тебе все равно нечем — одежду мою постирай. Если до завтрашнего вечера я не вернусь — собираешь барахло и возвращаешься домой к отцу. Все ясно?
— Нет! Я хочу пойти с вами, господин! Я могу вам помочь!
— Конечно, можешь — и я только что объяснил, в чем будет заключаться твоя помощь.
— Но…
— Вот что, мальчик. — Холодно произнес Лэйн. — Либо ты остаешься со мной и беспрекословно выполняешь все, что тебе говорят, либо катишься на все четыре стороны. Любое нарушение приказа — идешь вон. Все ясно?
Калил понуро кивнул — впрочем, он был далеко не так сильно расстроен, как пытался показать. Пусть на правах слуги, но Лэйн принял его, а это позволяло надеяться, что в будущем Калил, возможно, все-таки станет его учеником.
Помимо ножей, маски, карловых наручей и перчаток с когтями, Лэйн взял с собой кожаный футляр, который прицепил за спину, поверх ножен — в футляр помещалось несколько листов бумаги, кисточка и маленькая баночка с тушью. Он не был уверен, что принадлежности для создания офуд ему понадобятся, но опыт подсказывал, что каждый раз, когда он решал оставить инструменты для магического письма среди прочих вещей — позже ему приходилось об этом жалеть.
Лэйн двинулся вдоль дороги и подошел к Латтиме, когда солнце уже скрывалось за горизонтом — и пока он выбирал оптимальное место для проникновения в город, стемнело совсем.
Входить через ворота он не хотел — у Джадасов, стоящих на страже, могли возникнуть ненужные вопросы и уж наверняка они захотели бы обыскать его и забрать все, что показалось бы им ценным, а поднимать шум на данном этапе операции в планы Лэйна не входило. В сумерках ворота закрыли, зажглись огни на сторожевых башнях, за частоколом начали мелькать фигуры Скатов, поставленных в ночную стражу. Стражи было немного, но она была, и Лэйн потратил около часа, учась предугадывать время появления Джадасов на интересующем его участке стены.
После того, как стража миновала этот участок в очередной раз, он быстро и ловко взобрался по частоколу, пользуясь перчатками с когтями, которыми он цеплялся за малейшие неровности стены подобно поджарому коту, вышедшему на охоту. Выждав момент, когда стража на башнях справа и слева смотрела в другую сторону, Лэйн перебрался через наименее освещенный участок стены, спрыгнул вниз, удостоверился, что остался незамеченным и направился в город. Чутье далкрум на х`тоша подсказывало, что духи города отнеслись к его появлению весьма настороженно — собственно говоря, их возможное недовольство и было одной из причин, в силу которой он для проникновения в Латтиму не прибегал ни к какой магии, полагаясь только на собственную ловкость и внимательность — однако, эта настороженность и неприятие могли дать негативный эффект в самом ближайшем будущем, когда магию ему все-таки придется использовать. Духи-хранители могли как создать неприятности, так и уберечь от них — и, поразмыслив над этим, Лэйн осознал, что взял футляр с бумагой и кистью все-таки не зря. Чтобы расположить к себе духов, в укромном месте он достал принадлежности, и на одном из листов, приложив тот к стене дома, вывел три иероглифа на маядвике9, расположив их вокруг центральной части листа: «Сын», «Защитник» и еще один иероглиф, который можно было бы перевести и как «Почитатель» или как «Обращение за помощью». Поскольку иероглифа Латтимы на маядвике не существовало, в центр листа Лэйн вписал название города на ильском языке. Беспокоиться о том, умеют ли духи читать, не следовало — имело значение то, что читать умел он сам: начертанное носило ритуальное значение и изменило тонкий баланс энергий между человеком и чужим городом, как только Лэйн, подождав пока высохнут чернила, сложил бумагу и спрятал ее под курткой, во внутреннем кармане с левой стороны груди. Город больше не казался чужим, настороженным и враждебным; Лэйн ощутил себя здесь «своим», энтикейцы же стали восприниматься как чужаки и грабители, навредившие самому Лэйну и его собственному жилищу — так, словно далкрум родился здесь и прожил много лет, и вернулся в родной дом после долгого отсутствия. Изменение самоощущения означало, что духи города поняли, для чего он здесь, приняли чужака как своего и с этой минуты благоволили Лэйну.