— Хочешь мороженое?
— Что? — Художник недоуменно моргнул.
— Мороженое. Такие холодные сладкие шарики… Они ведь так называются?
— Э-э… — Художник и слова не успел сказать, как Бог умчался к ближайшей палатке с пингвином на козырьке и вскоре вернулся с двумя инистыми стаканчиками.
— Тебе ванильное или вишневое?
— Вишневое.
Господь торжественно вручил Художнику его стаканчик и увлек под навес ближайшего уличного кафе.
— А вот теперь можно и поговорить.
***
— Понимаешь, он мэтр, — уже гораздо спокойнее объяснял Художник в перерыве между уничтожением второй и третьей порций мороженого. — Его работы признаны во всем мире. Мне крупно повезло, что я попал на семинар к такой шишке. И черт — извини — возьми, он прав! У меня действительно нет своего стиля. Я хорошо копирую чужое, но в историю можно войти, только изобретя что-то новое…
— Скажи, пожалуйста, — Бог задумчиво помешал ложечкой горячий шоколад, — это ты меня сейчас убеждаешь или себя?
Художник нахмурился. Верхний шарик опасно навис над скатертью. Бог почесал кончик носа.
— Ну хорошо. Ты ведь видел работы этого человека?
— Конечно! Они гениальны!
— Ничуть не спорю. А сколько его картин тебе понравились?
Молчание Художника перешло в подозрительное сопение.
— Они не обязаны мне нравиться. Я только учусь и пока не могу оценить их по достоинству. Но они гени…
— Да-да, это я уже слышал, — нетерпеливо отмахнулся Бог. — Но все-таки, сколько его картин тебя хоть чем-то задели?
Злополучный шарик с жалобным чавканьем плюхнулся на блюдце.
— Ни одной.
Художник яростно покрутил стаканчик, не замечая липких капель на пальцах.
— Допустим, я чего-то не понимаю. Но как, скажи на милость, можно нарисовать человека двумя треугольниками? Я не вижу жизни в его картинах. Они же сухие, как те рогалики, которые мы размачивали в субботу! Да, в таком стиле до меня писали тысячи, но ведь никто еще не изображал скамейку в нашем парке! И озеро… Тыгыдынский конь, как можно пожертвовать лучами Солнца на воде ради оригинального сочетания красок?!
Художник бушевал, напрочь забыв и о мороженом, и о том, что еще пять минут назад говорил прямо противоположные вещи. Бог слушал и изредка кивал.
— Уж лучше я буду посредственностью, которая изображает реальный мир, чем гением, упражняющимся в абстрактных фантазиях!
Художник стукнул кулаком по столу и воинственно откусил половину вафли сразу, отчего словесный поток мигом иссяк.
Бог отставил недопитый шоколад.
— Ты сейчас очень похож на одного моего знакомого поэта, который жил несколько столетий назад. Однажды он поступил в ученики к такому же вот мэтру. Тот убедил его, что собственный стиль не принесет ему известности, и самое подходящее занятие для ученика — копировать технику его, мастера, работ.
— Но поэт ведь не послушался, правда? — Художник, сам того не заметив, подался вперед.
— Увы. — Бог пожал плечами. — Возможно, если бы тогда он пошел своим путем, не обращая внимания на чужое мнение, сейчас этот мир был бы немного другим.
Друзья замолчали, думая каждый о своем.
— Если уж на то пошло, однажды мой дедушка…
— ?
— А ты думаешь, дедушки бывают только у людей? — почти обиделся Бог. — Так вот, однажды мой дедушка сказал, что первопроходцам — поэтам, художникам или демиургам — всегда сложно, потому что они шагают в пропасть. Но их наследникам сложнее вдвойне, потому что им приходится делать тот же шаг, но уже стоя на плечах этих атлантов… Ты слушаешь?
— Угу. — Художник пододвинул к Богу салфетку со схематичным изображением городской пристани. — Пойдем туда завтра? Кажется, я только что придумал, как передать рябь воды на закате.