Бог еле сдержался, чтобы не застонать. По-снайперски прищурив один глаз, он догнал мышкой несколько особенно шустрых писем и открыл их в новых окнах.
«Господи, моя жизнь кончена! Сегодня он сказал, что хочет расстаться… Не знаю, стоит ли мне дожидаться рассвета. Чем я хуже тех, других? Умоляю, верни его, я не смогу без него жить...»
«Боже, прошу, накажи моего начальника! Это ужасный человек, он не знает ни о чести, ни о благородстве. Одна не сданная вовремя работа — и увольнение! За что, Господи? Мне теперь нечем кормить семью! Чем я заслужил Твою немилость?»
«Добрый Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы эта противная Инга из параллельного класса завтра сломала ногу, или угодила в осиное гнездо, или чтобы ее покусала бешеная собака… Ну, я не знаю, придумай сам, Ты же умный! Мне очень, очень нужно победить в этом конкурсе…»
Бог отпустил мышь и уронил лоб в руки.
— Эй, ты чего? — Солнце с подозрением тронуло его лучом за плечо. — Не отвлекайся! После обеда прибудет новая партия молитв. Если не разберешься с этими сейчас, придется работать и ночью.
Хорошо. Еще одна...
Бог с отчаянием взглянул на экран и ткнул курсором в первый попавшийся конверт. Он не мигал, как остальные, скромно притулившись в углу экрана.
Господи!
Если у Тебя есть немного времени, приходи сегодня в гости. У меня как раз осталась пара пакетиков ромашкового чая, а рогалики еще не совсем зачерствели. То есть я их разгрызаю уже с трудом, но вдруг Тебе понравится.
Привет!
Художник
Тр-рык! Сломанная ножка таки дала о себе знать, и груда обивки и щепок, пять минут назад бывшая стулом, ухнула сквозь облака вниз, на землю.
Некоторое время Бог лежал неподвижно, а затем бросился к шкафу.
— Ты куда? — забеспокоилось Солнце. — А молитвы?
Бог выпрямился. Сейчас на нем были старые джинсы и свитер; нимб снова утонул в хитросплетениях носков.
— Я решил ответить на одну лично.
***
Когда после пятой партии в лото, игры в «Города» и поедания рогаликов (опыт показал, что если их обмакнуть в горячий чай, они вполне поддаются разгрызанию) Бог решил, что пора бы и честь знать, за окном стояла глубокая ночь. Где-то хрипло каркнула ворона. Лампа на кухне качнулась, рассыпав по стенам теплые блики.
Художник зевнул.
— Провожу Тебя до подъезда.
Сидя на скамейке во дворе, Бог и Художник неспешно курили — один трубку, другой сигарету. Дым свивался белесыми кольцами и поднимался к небу. У Бога, как более опытного, колечки сохраняли форму дольше. Пакет с рогаликами «на дорогу» стоял рядом.
— Господи…
— Да?
— Я одного не могу понять. — Художник задумчиво проводил взглядом скрывающуюся за трубой луну. — Наверное, Тебе каждый день приходит куча молитв, но Ты отвечаешь именно на мои. Почему?
Бог помолчал.
— Видишь ли… Раньше я отвечал на все молитвы — по крайней мере, пытался. Я объяснял людям, в чем они не правы и как лучше поступить, чтобы их беды не повторились. Но они говорили: мы очень благодарны за советы, однако не будешь ли Ты так добр все-таки в точности выполнить наши просьбы? Время шло, они требовали все больше и больше, пока совсем не разучились слышать мой голос. Теперь они не хотят бороться сами: им проще думать, что наверху есть кто-то, способный одним взмахом руки, — рука с трубкой описала широкий полукруг, оставив в воздухе медленно тающий след, — решить все их проблемы. Но что странно, они каждый раз просят об одном и том же. Формулировки меняются, но за последние несколько тысяч лет им не пришло в голову ничего, кроме постоянных жалоб, жалоб, жалоб!..
Бог погасил трубку, поднялся и взял пакет. Художнику показалось, что на его лицо легла глубокая тень.
— И знаешь, что самое удивительное? За все это время никто из них не догадался, что я люблю чай с рогаликами. А еще — что невежливо ходить в гости, пока тебя не пригласят.
Ни шорох, ни качнувшиеся метелки сирени не выдали шагов уходящего Бога.