Художник неспешно докурил сигарету и вернулся в дом.
Поднимаясь по лестнице на свой пятый, последний этаж, он думал, что до рассвета не так уж много времени, поэтому за сочинение новой молитвы лучше браться прямо сейчас.
Еще он думал о том, что у него, кажется, остались запасы баранок и черничного варенья.
Да, точно. На верхней полке шкафа — той, у которой дверца с отбитой ручкой.
3. Про картину
Художнику не рисовалось.
Картина была почти закончена, и до ее окончательного завершения оставалось всего несколько штрихов — сделать цвета чуть поярче здесь, уточнить тени там. Однако эти незаметные для обычного зрителя детали стали самым настоящим препятствием. Все не ладилось: любимая кисть из щетины куда-то запропастилась, льняное масло отказалось разбавлять кармин, а свернутый в трубку тюбик с белилами жалобно затрещал, словно пытаясь убедить хозяина, что при всем желании не сможет выдавить больше ни капли краски.
Художник опустился на табуретку перед мольбертом и сокрушенно уронил лоб в руки.
— Господи, помоги!
Бог, как и подобает всякому хорошо воспитанному демиургу, сначала кашлянул в кулак и только затем выступил из тени.
— Боюсь, здесь я помочь не могу. У меня, в отличие от тебя, нет художественного образования.
— Но Ты же всемогущ! — Художник с отчаянием взглянул на Творца. — Ты создал этот мир!
Бог смутился.
— Допустим, это была удачная импровизация. К тому же мне помогала команда приглашенных специалистов.
— Да ну?
— Ну да. А знаешь, как часто у меня бывают неудачные рассветы? Приходится быстро занавешивать все тучами, пока горожане не проснулись и не увидели.
Художник недоверчиво посмотрел на Бога, поднялся с табуретки и, ворча под нос, направился на кухню. Через секунду оттуда донеслось шипение разжигаемой конфорки и глухое бряцанье чайника о плиту.
— Чай будешь?
— Не откажусь, спасибо.
Оставшись в одиночестве, Бог подошел к картине и склонил голову к плечу, рассматривая подсыхающий холст. Художник изобразил один из известнейших памятников Ему. Белоснежная фигура в длинном одеянии, раскинув руки, возвышалась над маленьким греческим городком. На переднем плане несколькими штрихами была выписана девочка с фотоаппаратом на шее, которая карабкалась по каменистому склону в поисках наиболее удачного ракурса. Бог почувствовал себя неловко, будто человек, всю жизнь проживший в тишине на ферме и в одно прекрасное утро обнаруживший свое фото на первых полосах мировых газет.
Художник по-прежнему возился на кухне, поэтому Бог воспользовался возможностью и по пояс окунулся в холст, с интересом разглядывая узкие улочки и крохотные, будто игрушечные дома на склоне. Похоже, девочка его заметила. Ухватившись за выступ особенно большого камня, она развернулась всем туловищем и принялась махать свободной рукой, смеясь и что-то приветственно крича. Бог вспомнил, что совершенно не умеет общаться с детьми, и смутился окончательно. Он торопливо помахал девочке в ответ и отступил назад, в тесноту мастерской Художника.
В следующую секунду тот переступил порог, неся поднос с двумя чашками и горкой хлебцев явно не сегодняшней выпечки.
— Слушай. — Бог замялся. — Эта картина тебе не нравится, верно?
— Нет. — Художник пожал плечами и поставил поднос на все ту же колченогую табуретку, которая опасно качнулась в сторону холста. — В ней чего-то не хватает, только никак не пойму, чего…
— Тогда я ее забираю. — Бог снял картину с мольберта, деловито сунул под мышку и направился к двери.
— А чай?
— Как-нибудь потом! — В голосе, донесшемся с лестницы, слышалось нечто, чего Художник никогда раньше не слышал.
***
Бог вспомнил, что картины полагается вешать на гвоздик и, за неимением стены, аккуратно вбил один прямо в воздух. Затем водрузил холст на место и отступил на шаг, любуясь результатом.
— Маз-ня! — с расстановкой произнесло Солнце.
— Почему? — удивился Бог. — По-моему, очень хорошая картина.
— В ней не хватает самого важного.
— Да? И чего же?