Бог проследил траекторию крутящейся в чашке чаинки, вздохнул и открыл страницу поисковой системы. До окончания рабочего дня оставалось не так много времени, а ему еще предстояло оформить три абонемента в бассейн и оптовый заказ в кондитерском магазине.
22. Про яблоки
Скррр... Скррр...
Богу снилось, что он идет по заснеженному саду.
Отчего-то было совсем не холодно. С неба тихо, как в замедленной съемке, опускались влажные перья. Темно-бронзовые росчерки яблоневых ветвей почти полностью скрылись под снегом, землю до лодыжек укутали чистые волны, и все вокруг словно наполнилось от них белым и золотым сиянием. Бог не выдержал и пробежался под снегопадом, оставляя следы босых ступней, — однако все никак не мог надышаться этой мягкой тишиной и светом.
Скррр... Скррр...
Отяжелевшие ветви плавно разошлись в арку, пропуская Бога к старому колодцу. Снегопад прекратился; казалось, весь сад с любопытством ожидает действий гостя.
Бог осторожно перегнулся через холодный каменный бортик, глядя, как колеблется и искажает его черты странно близкая вода.
Вода успокоилась; отражение моргнуло.
— Здравствуй. Я знал, что ты придешь. Все рано или поздно приходят к себе. — Голос, идущий из колодца, звучал отчетливо, будто собеседник стоял совсем рядом.
Богу почему-то стало зябко.
— Кто ты? И что делаешь в моем сне?
Господь в колодце устало опустил веки. Теперь Бог понял, что насторожило его в собственном отражении: у того, второго, были слишком глубокие морщины, волосы казались присыпанными пеплом, а живые черные глаза — словно выцветшими. Вместо привычного Богу вязаного свитера, подаренного когда-то Художником, тело отражения до пояса скрывало просторное белое одеяние с черной окантовкой; разглядеть дальше мешала стена колодца.
— Я — это ты. Вернее, я тот, кем ты был, пока не сошел со своего пути.
Скррр...
Бог переступил с ноги на ногу. Становилось холоднее.
— Ты совершил ошибку, приблизив к себе человека. Неужели ты не замечаешь, как делаешься все более похожим на него? Кто — чье подобие?
Бог промолчал.
— Ты ешь человеческую пищу, спишь и бодрствуешь, как человек, делаешь вещи, недостойные тебя. Но хуже всего то, что ты начал думать, как человек. Скажи, помнишь ли ты, как ходил по воде Галилейского моря?
Господь невольно усмехнулся.
— Если бы ты был мной, то знал, что я только учил ходить по воде человеческих чувств, не замочив в них ноги… — Он осекся, начав понимать. С поверхности воды рикошетом вернулась его же усмешка.
— Ты тонешь, Бог. Признай это. — Лицо второго приблизилось, словно он нагнулся из своего зазеркального мира. — Но у тебя еще есть время. Ты еще можешь пойти по воде.
Бог склонился навстречу. Лицо обожгло холодом.
— Думаю, ты прав…
— Рад это слышать.
— Ты — не я. — Творец сжал кулак и со всей силы ударил по воде, разбивая отражение на мириады черных капель.
В ту же секунду сад качнулся, поплыл, начал таять…
***
— Хоктенок.
— Да? — Секретарь, листавшая журнал комиксов на подлокотнике Божьего дивана, подняла на начальство вопросительный взгляд.
— Ты не могла бы больше не есть яблоки у меня над ухом, пока я сплю?
— Э-э... — Хоктенок вспомнила, что сгрызла косточки вместе с мякотью, и застыла, пытаясь сложить два и два. — Есть не есть. Так точно не есть.
— Если будет звонить господин Художник, передай ему, что уговор по поводу субботнего похода в цирк остается в силе. И еще: никогда, никогда не ходи по воде.
— По какой воде? — Хокть даже закрыла журнал. — Господин Бог?
Но Господь уже накрыл голову подушкой и перевернулся на другой бок, что-то недовольно бормоча.
23. Про мировую историю
— Я очень волнуюсь, — сказал Художник.
— Правда? — вежливо удивилась Хоктенок.
— Нет, — признался Художник. — Но так положено говорить на открытии всякой крупной выставки.