Солнце еще раз скептически осмотрело холст.
— Меня.
Бог улыбнулся и ничего не ответил.
4. Про пирог
Бог сидел на кухне и пил чай с малиной.
Чай был горячий, как и положено, даже без намека на сахар. Художник колдовал над плитой. Что-то громыхало, звенело, тренькало. Время от времени кухня окутывалась клубами дыма, из которых неслись богохульства и сразу — смущенные извинения.
— Ничего-ничего, — отвечал Бог. — Я тебе точно не мешаю?
— Вот еще! — Художник выпрямился и тут же схватился за поясницу. В фартуке с ромашками, с лопаткой и прихваткой он смотрелся довольно необычно. — Ты прости, что так долго, но это же настоящее искусство, как поэзия или живопись... — Лопатка совершила замысловатый пируэт в воздухе, чуть не задев низкую люстру. — Понимать надо!
— Я понимаю, — серьезно кивнул Господь. На секунду ему показалось, что он и правда понимает.
Наконец духовка тренькнула в последний раз, закопченная дверца заскрежетала, и на Божий суд явился слегка подгоревший пирог. Водруженный на большое блюдо, он кокетливо поглядывал на Творца торчащей из теста яблочной долькой.
— Ну как? — выдохнул Художник, обессилено падая на табурет напротив.
— М-м. — Бог аккуратно отрезал кусочек и отправил его в рот. На несколько секунд в кухне воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь зудением мухи, которая с упорством миниатюрного барана пыталась пробить лбом оконное стекло. — М-м.
— Только не говори, что несъедобно. — Художник чуть не плакал. — Бабушкин рецепт! Фамильная гордость!
Богу срочно пришлось припоминать все когда-либо слышанные комплименты.
— Брависсимо! — наконец выдавил он, поперхнувшись.
Художник просиял.
— Серьезно?
Господь покраснел, а потом впервые за две тысячи лет соврал.
5. Про доверие
Божий лик выражал крайнее сомнение.
— Гм… Ты уверен, что нам туда?
— Конечно, туда! — И Художник помахал у Господа перед носом пачкой билетов. — Я уже десять раз объяснял: чтобы написать панораму Города с высоты, на эту высоту нужно сначала забраться. Люди, к Твоему сведению, не летают, как птицы…
Последние слова прозвучали почти упреком, но Бог этого не заметил. Его взгляд был прикован к огромной металлической конструкции, которая медленно вращалась над парком под зловещее поскрипывание.
— Как хоть эта штуковина называется?
Художник извлек из пачки один билет и прочел:
— «Чертово колесо»… Эй, Ты куда?
Художник поймал драпанувшего со всех ног Бога только у калитки аттракциона.
— В чем дело, Ты мне можешь объяснить нормально?
Бог отряхнул свитер, стараясь не выдать смущения от столь позорного побега и не менее позорной поимки.
— Мне не кажется, что эта штука достаточно надежная. Чем тебя не устраивает смотровая площадка на Ратуше?
— Башня — это статика. А я хочу передать движение Города, как он изменяется каждую секунду, — терпеливо объяснил Художник в одиннадцатый раз. — Не возьму в толк, чего Ты волнуешься? На колесе каждый день катаются тысячи человек. В общем, все будет хорошо!
Пальцы Бога, растерзавшие край свитера почти в бахрому, замерли.
— Точно?
— Точно, точно.
Бог вздохнул и неуверенно повернулся к аттракциону. Сейчас у него был вид не просто мученика, а апостола Марка, которого заставляют съесть вторую порцию ненавистного ему лукового супа. О, тот памятный луковый суп!
К земле опустилась лодочка радостного зеленого цвета, из которой выпрыгнули, весело переговариваясь, парень и девушка лет семнадцати. Художник подтолкнул Господа к кабинке, уже начавшей плавное движение вверх.
— Давай же!
Бог зажмурился, мысленно попрощался с Солнцем и шагнул вперед.
***
— Ну как? — спросил Художник.