Бог вскинул бровь.
— Мне казалось, мы прекрасно проводим время.
— Ну да, неплохо. — Художник замялся. — Просто, когда ты не умеешь кататься, то удовольствие от катка тоже получаешь не особо.
Творец помолчал, разглядывая травяные узоры на дне чашки.
— Мне кажется, твоя проблема в том, что ты боишься.
— Ха! Еще бы я не боялся! Лед, знаешь ли, не слишком мягкий.
— Так почему бы не убрать страх, если он тебе мешает?
Художник непонимающе взглянул на друга.
— Как думаешь, чем ты отличаешься от этих людей? — Бог кивнул на скользящие по льду пары.
— Ну… они умеют кататься, а я нет.
— Хорошо, но что такое умение? У вас одни и те же ноги и руки, похожее телосложение, даже коньки из проката одинаковые. Просто в их движениях есть уверенность, а в твоих — нет. Но уверенность — это не качество тела.
— Ты хочешь сказать… Разница в мозгах?
— Почти. Видишь ли, есть два способа преодолеть страх. Первый — это кататься так долго и часто, что в конце концов он будет вытеснен привычкой. Ты же не боишься экспериментировать с новыми сочетаниями красок?
— А чего там бояться? Не понравится — закрашу.
— А упадешь — поднимешься и поедешь дальше. Чувствуешь, к чему я клоню? Второй способ — это просто отбросить страх, не поддаваясь ему с самого начала. Нужно поверить, что ты уже обладаешь нужными навыками. Хоктенок правильно сказала…
— ?
— Если ты не пробовал делать что-то, то не можешь сказать, умеешь это или нет. Первым путем идет большинство. Он долог, но прост: падай, поднимайся и снова падай, пока не свыкнешься со льдом. Второй путь быстрее, но гораздо сложней: нужно натренировать не ноги, а голову, сдвинуть сознание на иной уровень... Помнишь историю про сороконожку, которая запуталась в собственных ногах? Здесь тот же принцип. Не нужно смотреть на коньки, не нужно думать, что и как ты делаешь. Просто катайся.
— Вот. — Секретарь поставила перед Художником белую фарфоровую чашечку, до краев наполненную ароматной жидкостью. — Я не знала, любите ли вы сливки, так что взяла обычный.
— Спасибо. Хокть, слушай, а ты умеешь кататься на скейте?
Секретарь озадаченно заморгала.
— Эта такая доска с четырьмя колесиками?
— Э-э… Да.
— Не знаю. Но скажу, если вы мне ее дадите на пять минут.
— Понятно. — Художник опустил нос в чашку, вдыхая горячие сладкие пары.
Бог молча улыбался, спрятавшись за журналом.
***
— Ну что, домой? — Хоктенок потерла перемазанный в шоколаде нос и удовлетворенно отставила пустую чашку.
— Как это домой? — удивился Художник. — Мы же хотели отдохнуть и снова пойти кататься.
— Нет, это я так хотела. А вы сказали, что… — Хоктенок запнулась о взгляд Бога. — То есть да, конечно. Пойдемте.
Художник проковылял через наслоения резиновых ковриков и кое-как выгрузился на каток. Хоктенок ласточкой вылетела на лед и тут же затерялась в толпе. Художник мученически вздохнул. На рукав упала невесть откуда взявшаяся в закрытом зале снежинка.
«Легко сказать — сдвинь сознание. А как его сдвинуть? Рычагом, что ли?»
Художник оттолкнулся и рассеянно заскользил вдоль бортика. Чтобы лучше думалось, руки он заложил за спину, а грудь наклонил вперед — как делал всегда, расхаживая из угла в угол, если композиция картины долго не желала составляться.
«Да и вообще, к чему вся эта самодеятельность? Вот, написано же — с шестнадцати до восемнадцати к вашим услугам опытный инструктор. И совершенно бесплатно…»
Художник оторвал взгляд ото льда, чтобы прочесть яркий плакат на стенде. Подумал и неторопливо проехался мимо него на одном коньке, разглядывая объявления об уроках конной езды и рекламу нового кафе «Сам пришел».
«И все-таки Бог не прав. Хоктенок не обычный человек. Ей, поди, дашь в руки рычаг вертолета — она и вертолет поднимет! А я… Что я? Тренировка и еще раз тренировка. Максимум, на что я могу рассчитывать — так это что падать перестану. Месяца через три…»
Увлекшись размышлениями, Художник не заметил, как набрал скорость. Теперь он пригнулся почти к самой земле, зорко высматривая препятствия на пути. Впрочем, одного малыша в оранжевом шлеме, гордо восседающего на пятой точке, он просто перепрыгнул, сделав полушпагат в воздухе. Мальчик что-то восхищенно пропищал ему вслед, но Художник был слишком погружен в собственные мысли, чтобы заметить такие мелочи.