«Нет, Бог хочет от меня слишком многого. Я всего лишь слабый духом человек. Ну, и телом тоже. Да и как можно сравнивать рисование с коньками?»
— Господин Художник! — Хоктенок принялась отчаянно сигналить рукавами. — Можно помедленнее? Я не могу за вами угнаться!
— Что? — Свистящий в ушах ветер смазал слова Секретаря.
— Я говорю: помедленнее! — Хокть кое-как догнала Художника и схватила его за руку. Теперь уже он вез ее.
— Да я вроде не быстро еду. — Художник пожал плечами. — Как все… Стоп. Я еду. Я еду? Я?!
Художник опустил взгляд на собственные ноги, вытворяющие какие-то незнакомые хозяину движения, и ему резко поплохело.
— А-а-а!
На этот раз приземление (точнее, приледнение) обошлось не так дешево. Смачно приложившись копчиком, Художник по инерции проехал еще несколько метров и чудом остановился вовремя: еще дюжина сантиметров, и он врезался бы макушкой точно в бортик.
— Господин Художник? Вы живы? Скажите что-нибудь!
— А-а... О-о… — Жертва фигурного катания вскарабкалась на ноги и мрачно посмотрела на Бога. Тот внимательно наблюдал за каждым движением друга, приложив руку ко лбу козырьком. Сейчас улыбка Господа могла бы поспорить по яркости с Солнцевой — если бы, конечно, оно хоть иногда улыбалось.
Убедившись, что Художник цел и относительно невредим, Хокть разве что не заскакала.
— Вы так здорово катались! Айс! Просто супер! Давайте кружок наперегонки?
— Ну уж нет. — И Художник захромал к выходу, опираясь на перила, как герой войны — на костыли.
— Но почему?
— Я сороконожка, Хокть. — Художник заметил, как у Секретаря вытягивается лицо, и примирительно добавил: — Только не сегодня. Ладно?
Хокть вздохнула и потянулась за пластмассовыми чехлами.
***
Давно был выключен компьютер, торшер и даже маленькая настольная лампа-мухомор. Под потолком клубилась махровая темнота, размеренно тикали часы. Однако сон не шел: ноги еще помнили ощущение коньков, и Художника то и дело подмывало проехаться по дуге, хотя пятки упирались только в теплую и упорно не желающую скользить простыню. Наконец он привстал и потянулся за мобильным. Пощелкал кнопками, подумал и положил обратно. Нет, все-таки слишком смелая идея…
Телефон дернулся, чуть не свалившись с прикроватной тумбочки, и призывным баритоном протянул: «You have a message!» Хозяин лишь чудом не спикировал за ним на пол.
«Мне кажется, это хорошая мысль, — значилось в смс. — С собственными действительно надежней. Завтра съездим в спортивный магазин, Хоктенок говорит, что знает хорошее место. Жди нас к десяти. Спокойной ночи!»
Художник что-то смущенно пробормотал и накрыл голову подушкой.
26. Про тишину
Бог проснулся оттого, что подушка была мокрой.
Несколько минут он лежал неподвижно, глядя на гаснущие вокруг голубые звезды, а потом резко откинул одеяло и по щиколотку спустил ноги в туман, похожий на прохладный хвост огромной белой кошки. Туман щекотал пальцы, на манер вьюнка взбирался по голеням и тут же таял под мерными вздохами ветра.
Уходя вдаль неровными полями света, он постепенно закрывал сонно мигающие светофоры, разномастные квадраты крыш и стрелы парковых дорожек, натянувшие тень до подбородка: нет-нет, какие посетители в такой час, еще минутку, имеем полное право...
Солнце не торопилось возвращаться с той стороны. Повсюду, насколько хватало глаз, небо перетекало из глубокого синего в неуверенный голубой; сиреневые лоскутки то и дело вспыхивали алой изнанкой, а та неспешно сцеживала свое сияние в пока еще тонкую, но уже горящую предчувствием жаркого дня золотую нить на горизонте. Туман ткнулся в эту нить любопытным носом, обжегся, потерял пару завитков на лбу и юркнул Богу под кровать.
Бог нашарил тапочки, закутался в плед и вошел в слегка подрагивающий воздух, который бывает только высоко в небе перед рассветом — или еще у изголовья человека, чей сон особенно долог.