Небрежными мазками легли через утренний холст розоватые перья. Бог улыбнулся, снял с комода старинную кофемолку с бронзовой ручкой и опустился в кресло-качалку. Первая горсть крупных гладких зерен сухо ударилась о днище.
— Господин Бог? — Из-за тучки, высоко поднимая босые пятки, появилась Хоктенок. Секретарь на ходу терла глаза кулаком. Подол ночнушки оставлял узкую борозду в тумане.
— Ты что не спишь? — Ручка кофемолки с усилием провернулась раз, другой, третий.
— Все думаю над вашей вчерашней загадкой. Ну, что такое хлопок одной ладонью. — Секретарь уселась на пол у кресла, положила голову Богу на колени и осторожно провела пальцем по растущей горке смолотого кофе. На коже осталась блестящая шоколадная пыльца. — А вам почему не спится?
Бог сделал вид, что не расслышал вопроса, и принялся мурлыкать под нос какую-то песенку. Поскрипывание кофемолки подхватило ее на втором куплете, стало бодрее, ритмичнее — и вот уже треснутое блюдце наполовину заполнилось терпко пахнущим порошком.
Хокть с сомнением покосилась на начальство.
— Вы же не пьете кофе?
— И тебе не советую. — Бог поднялся с кресла и посмотрел на блюдце так, словно не знал, что с ним делать. — Запомни, люди пока не изобрели ничего лучше зеленого листового чая.
— А зачем тогда?..
Вопрос Секретаря повис в воздухе вместе с мириадами глянцево сверкнувших песчинок. Просачиваясь сквозь поры тумана, они мягко падали на Город, замедляясь по мере того, как перевернутое Богом блюдце оставалось все дальше.
И в этот момент пришло Солнце. Золотая нить горизонта, все это время набухавшая горячим сиянием, наконец разорвалась, и через нее, как трещину в стене, в мир хлынули потоки живого света. Они смяли туман, отбросили его в сторону, словно ребенок — ненужное летом одеяло, и щедро омыли пронизанное птичьими трелями небо.
Бог поставил блюдце на столик и, отчего-то ссутулившись, зашаркал к двери.
— Пожалуй, вздремну немного. Все равно Солнце будет здесь только через час.
Хоктенок растерянно смотрела на преобразившийся мир.
— Господин Бог... Кажется, я разгадала вашу загадку.
Тот заинтересованно обернулся.
— Да? И каков же ответ?
Хоктенок закусила нижнюю губу и, чуть заметно улыбаясь, исподлобья взглянула на начальство.
Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать.
— Молодец, — кивнул Господь. — Когда закончишь, не забудь вымыть блюдце.
И Божья спина скрылась за облаком.
Пару минут Хоктенок задумчиво смотрела на приближающееся Солнце. А потом с величайшими предосторожностями взяла кофемолку обеими ладошками и опустилась в еще теплое кресло-качалку.
27. Про муки творчества
— Отдай немедленно.
— Не отдам.
— Хокть, это смешно!
— Она мне нужнее!
— А почему бы тебе ее мне не одолжить?
— Она мне прямо сейчас нужна!
— А две минуты это подождать не может?
— Нет! За две минуты музе надоест ждать, и она улетит!
— Тогда привяжи ее к батарее, черт возьми!
— Музу?!
— Нет, блин, жену механика Гаврилова!
Рот Хоктенка округлялся до тех пор, пока не превратился в идеальной формы бублик. Художник застонал и, развернувшись к дверному проему, чуть не столкнулся с Богом.
— Наконец-то явился! Сделай милость, вразуми творение рук Своих.
— Добрый вечер, — сказал вежливый Бог. — Привет, Хоктенок. У вас что-то случилось?
— Еще нет, но обязательно случится, если Ты не примешь меры! — Возмущение Художника можно было использовать вместо электроплитки средней мощности. — Вот она (под уличающим пальцем творение Божьих рук нахохлилось, как облитый водой воробей) стырила с кухни соль и не отдает, а у меня, между прочим, картошка на плите!
Бог озадаченно посмотрел на друга, потом на Хоктенка, которая сжимала пузатую фарфоровую солонку с маргариткой на боку.