Хоктенок что-то пробормотала во сне и, перевернувшись, закинула ноги на подлокотник дивана. Из-под штанин комбинезона показались полосатые носки с раздельными пальцами.
— Повезет кому-то, — тихо сказал Художник с отстраненной нежностью.
Господь ничего не ответил.
30. Про инициации
— Хокть, не грызи ногти.
Секретарь перестала наматывать круги по двору и смущенно спрятала руку в карман комбинезона.
— Господин Бог, неужели вы совсем не волнуетесь?
Бог, восседавший на скамейке со спортивной газетой, пожал плечами.
— Это естественный этап жизни. Как труд и отдых, как рождение и...
— А почему вы читаете газету вверх ногами?
Господь кашлянул и поспешно перевернул листок.
Хоктенок перевела тоскливый взгляд на приземистое белое здание с колоннами, на котором красовалась блестящая латунная табличка: «Городская художественная академия». Теплый июньский ветер вприпрыжку пронесся по двору, взлохматил черные волосы Секретаря, на Солнце отдающие красноватой рыжиной, и принялся качать скрипучую ставню аудитории на втором этаже — там, где Художник теоретически переживал главные полчаса позора в своей жизни.
— Почему так долго? Уже третий час пошел!
— Инициации во всех культурах — дело длительное, — нравоучительно заметил Господь.
— Но у господина Художника не инициация, а защита диплома!
— В данном случае это одно и то же.
Хлопнула тяжелая парадная дверь, и во двор вывалился Художник — помятый, взъерошенный и с совершенно безумным взглядом.
Газета шлепнулась на землю. Хоктенок обратилась в соляной столп.
— Ну?!
— «Отлично», — сказал Художник хриплым голосом. — У меня будет красный диплом.
Секретарь завизжала и стиснула друга в не очень могучих, зато горячих объятиях. Опоздавший на долю мгновения Господь обнял обоих сразу.
— Как мы рады! Поздравляем! А мы-то думали, вы такой тунеядец!
— Хокть!..
— И лентяй! И прогульщик! А вы вон какой молодец!
И Секретарь хлюпнула носом от переизбытка чувств.
Художник залился краской.
— Ну ладно, ладно вам... Давайте лучше придумаем, как праздновать будем.
Секретарь деловито промокнула глаза ладошкой.
— А пойдемте в зоопарк? Мы там еще ни разу не были.
— Точно! Я альбом для набросков возьму.
— А я морковку и сахар!
— А давайте сходим куда-нибудь еще?
Хокть и Художник замерли. Господь выглядел необычно смущенным.
— Почему? Вам не нравится зоопарк?
— Гм. Нет, просто... Там зебры.
— И что?
Творец замялся.
— Я про них забыл. Когда раскрашивал.
— О, — сказал Художник после паузы.
— О, — сообразила Хоктенок.
— Действительно, чего мы в этом зоопарке не видели, — фыркнул Художник.
— Скукотища, — подтвердила Хоктенок.
— Между прочим, я сто лет не был в кино, — многозначительно сказал Художник.
Бог посмотрел на него с благодарностью.
***
— Вот это очередь! — присвистнул Художник, шедший первым.
Бог с Хоктем вывернули из-за угла, и широкие улыбки слегка поугасли. Очередь змеилась от самого кинотеатра — трехэтажного стеклянного куба в ярких кляксах афиш — до противоположного конца площади. Хотя работали обе кассы, желающих попасть на трехчасовый сеанс было явно больше.
— Это куда такой аншлаг? — удивился Художник.
Хоктенок приложила ладонь ко лбу и по-орлиному прищурилась, вглядываясь в афишу у входа.