— Ну? Чего уставилась?! — Мальчишка очень старался говорить баритоном, но ломающийся голос все-таки дал петуха. — Дура!
Секретарь торопливо выпрямилась и принялась шарить в нагрудном кармане.
— Сейчас... Где же они... Вот. — И Хокть протянула обидчику вспотевшую ладонь. — У меня больше нет. Прости, пожалуйста.
Мальчишка раскрыл рот.
***
Хоктенок разулась у порога и, стараясь не встретиться с начальством, тихонько пробралась в свою комнату. Плюшевый заяц вопросительно посмотрел на нее с незаправленной кровати. Секретарь обняла его и повалилась на подушку.
Через минуту щелкнула дверная ручка, и в комнату зашел Бог со стаканом воды.
— Хоктенок.
— Ммм.
— Выпей.
— Не хочу.
— Надо.
Секретарь поднесла воду к губам — и тут же демонстративно скривилась.
— Что это за гадость?
— Корвалол. Ты пей, пей.
Бог внимательно наблюдал, как Хоктенок, морщась, осушает стакан. Наконец девочка отдала ему пустую посудину.
— Знаете... Когда Марк меня толкнул, вот тут словно иголкой кольнуло. — И Секретарь приложила ладонь к вышитой на груди божьей коровке. — И с тех пор все колет и колет.
— Знаю, — сказал Господь.
— Это теперь всегда так будет?
— Да, — сказал Господь. — Всегда.
Хоктенок ссутулилась. Бог пошарил в кармане брюк и показал Секретарю четыре талончика — два желтых и два зеленых.
— На сегодняшний сеанс мест уже не осталось, так что мы взяли билеты на завтра. Если Марк захочет к нам присоединиться, мы будем только рады.
— Он ведь не плохой, да?
— Нет, — вздохнул Бог. — Просто несчастный. Чем злее кажется человек, тем он на самом деле несчастнее. По-настоящему счастливые люди — всегда добрые.
— Как же сделать, чтоб всем было хорошо?
— Сделать человеку хорошо — нельзя, потому что сделать себе хорошо может только он сам. Но можно помочь ему определиться с тем, как выглядит его хорошо и где его искать.
Хоктенок медленно кивнула. Господь положил билеты на прикроватную тумбочку и, погладив помощницу по голове, вышел из комнаты.
***
Бог сел на облако, в котором Солнце собиралось отбыть на другую сторону, и тоже свесил ноги в пустоту.
— У Хоктенка появился первый хранимый.
Солнце нахмурилось.
— А не рано?
— Когда я стал твоим хранителем, мне было не намного больше.
— Ты — другое дело.
— Почему?
Солнце только пожало лучами.
Бог прищурился и отыскал взглядом крышу, на которой сидел, прислонившись к трубе, лохматый растерянный мальчик. На чумазой ладони, словно пара маленьких лун, сверкали две серебряные монетки.
31. Про фей
— Господин Художник!
— Да?
— Вы не могли бы отползти немного влево? Солнце загораживаете.
— Так?
— Ага, спасибо. Теперь айс.
Хокть грозно посмотрела в пространство (пространство в лице одинокого отцветающего одуванчика сразу как-то скукожилось) и склонилась над альбом с набросками, высунув от усердия язык. Лежать на пузе под низкорослой раскидистой вишней оказалось на редкость приятным занятием: трава сквозь футболку щекотала Хоктячий живот, а Солнце с вышины забрасывало ноги в шортах горячими золотыми картошками — не обжигая, а так, для профилактики. Ветер, раскачивавшийся на ветвях, как на качелях, время от времени толкал их пяткой, и тогда на альбом падала ягода — тяжелая, с упругими глянцевыми боками и обязательно длинным черенком, увенчанным листком или двумя. Хоктенок, не раздумывая, левой рукой отправляла ее в рот, а правой продолжила водить по бумаге. По молочной глади листа уже рассыпалась шоколадная стружка карандашных линий, и теперь Секретарь пыталась собрать их в рисунок. Линии всячески противились.
— Ну, как вы здесь? Не скучаете?
На тропинке, петляющей между яблонь, показалась немолодая женщина. Ее светлые волосы были аккуратно зачесаны назад и собраны гребнем. Видимо, она только что вышла из кухни — на плече висело полотенце, из кармана фартука выглядывала прихватка.