— Что вы, Анна. — Бог тяжело опустил на землю ведро, с горкой наполненное крупными желто-зелеными ягодами крыжовника. — Я уже давно так интересно не проводил время.
Женщина покачала головой.
— Я так рада, что вы с дочкой согласились помочь. (В кустах малины и под вишней одновременно раздался звук, будто кто-то подавился). Если б не вы, весь урожай поминай как звали. Сад большой, а у меня уже нет сил все это убирать. — Анна повысила голос. — И слава Богу, если единственный сын приедет раз в месяц!
— Мам, необязательно при посторонних! — Художник, привычно потирая нос от смущения, вышел из глубины сада. Сложно сказать, что было красноречивее: то, как он размахивал ведерком, или измазанная малиной щека. — Я стараюсь, как могу.
— Я вижу, как ты стараешься. — Анна хмыкнула и принялась оттирать сок с щеки вяло сопротивляющегося сына. — А где Хокуто? Она вроде хотела рисовать?
— Я тут! — Хоктенок с головой ушла в рисунок, так что ограничилась подрыгиванием сандалии.
— Что это у тебя?
Анна отвела в сторону вишневую ветвь, и на альбом упал луч Солнца. Хоктенок изобразила сад, как она его видела лежа — или как мог бы видеть его человечек ростом с гриб. Но карандашный сад был населен причудливыми существами — похожими на людей, только с крыльями и в одежде из цветочных лепестков. Некоторые из них сидели на яблоне, другие прятались в траве, третьи оседлали резную спинку скамейки — и все, словно обернувшись по команде, весело и чуть лукаво смотрели на зрителя.
— Красота-то какая! — Анна всплеснула руками. — Да у тебя талантище, милая. Маленький народец будет тебе благодарен.
— Думаете? — Хоктенок вытащила из кармана рапидограф, прикидывая, что обводить сначала — траву или тоненькие крылья.
— Еще бы. Знаешь, какой сегодня день?
— Э-э… Двадцать четвертое июня?
— Не только. Во всем мире сегодня отмечают День фей.
— Что ж они нам не помогут, в честь праздничка-то? — хмыкнул Художник. — Например, с малиной! Давайте поставим ведро под куст, каждая фея возьмет по ягоде и шурх-шурх на своих крылышках… Благода-ать! А я бы пока в гамаке поспал.
Хоктенок моментально надулась, но Анна только покачала головой.
— После обеда поспишь. Пойдемте за стол, у меня уже все накрыто. Милая, ты с нами?
— Сейчас, только контур обведу!
— Тогда поторопись, а то кое-кто уже бросился к пирожкам. Стоя-ять! А руки кто будет мыть?
— Ну мам!
Постепенно голоса на тропинке стихли. Девочка аккуратно обвела остроконечный сапожок последнего фэйри (тот удобно устроился на яблоне, болтая ногами) и залюбовалась хитрым выражением его личика — оно удалось особенно. Наконец решив, что фэйри может подождать, а вот пирожки в опасной близости от Художника — вряд ли, Хоктенок выпрямилась… И со всего маху стукнулась о нижнюю ветку вишни.
— Ай!
Секретарь озадаченно потерла затылок. Она могла бы поклясться, что всего минуту назад прыгучая ветка росла на полметра выше. Хоктенок потыкала ее пальцем, но ветка хранила вид оскорбленной невинности и даже не думала просить прощения.
— Хи-хи... хи-хи… хи…
Девочка рывком обернулась и успела краем глаза заметить молниеносное движение в траве. Недолго думая, Хокть плюхнулась на колени и поползла в кусты крыжовника, откуда доносился еле слышный смех и шепотки — а может, просто шорох листвы? Однако ее блестящий замысел по отлову коварного веткодвигателя потерпел фиаско еще на начальной стадии: крыжовник щетинился внушительного вида колючками, и знакомиться с ними Секретарю почему-то не хотелось.
— Хи-хи… хи… Смешная…
— Стой! Ты где?
Хоктенок отчаянно замотала головой, но теперь смех, кажется, доносился отовсюду. Ветра не было, но по траве то и дело проходили волны, как перед грозой, ветви деревьев качались, на землю с глухим стуком упало несколько яблок.
— Хи-хи… Не поймаешь, не поймаешь…