***
Бог приподнял рогалик и аккуратно постучал по нему ногтем. Звук стал гораздо мягче, но все еще отдавал чем-то деревянным. Бог подумал и опустил рогалик обратно в кружку.
Художник с тревогой проследил за его манипуляциями.
— Вскипятить еще воды?
— Нет-нет, — вежливо сказал Бог. — Еще десять минут, и они сами отойдут.
— Все-таки поставлю чайник.
Сняв с подоконника чугунный агрегат, по фамильным преданиям подаренный еще его бабушке в день свадьбы, Художник водрузил его на конфорку и принялся шарить по многочисленным карманам джинсов. Не удовольствовавшись их беглым осмотром, он приподнял все прихватки, потряс жестяную банку с чаем и даже заглянул в мусорное ведро.
— Ничего не понимаю. Только что здесь был!
Бог с Секретарем синхронно подняли головы от кружек.
— Да коробок куда-то подевался.
— Вы же его потеряли, когда курили на балконе, — удивилась Хоктенок. — Рама прищемила вам палец, вы уронили коробок за окно, а затем почему-то вспомнили госпожу Анну.
— Гм, — сказал Художник. — Действительно.
— Ничего страшного! — Хокть беспечно мотнула хвостиками и полезла в нагрудный карман комбинезона. — Секундочку...
Если бы кому-то пришло в голову представить Секретаря в виде корабля, то карман явно был бы носом с деревянной девой. Он оттопыривался так, будто в него запихнули как минимум собрание сочинений Августина Блаженного, а божья коровка, слегка криво, но с огромной любовью вышитая на джинсе, не оставляла ни малейших сомнений в том, что это комбинезон и находящийся в нем Хокть прилагаются к карману, а никак не наоборот.
— Где-то тут у меня был коробок...
Высунув язык от усердия, Секретарь под немыслимым углом вывернула руку, пошарила в кармане и наконец извлекла на свет сломанный карандаш.
— Не то...
— Зачем это тебе? — изумился Художник. — Он же бесполезный!
Хоктенок укоризненно помахала в воздухе деревянным огрызком.
— И ничего не бесполезный. Между прочим, им была нарисована самая первая феечка, которая ожила! Он удачливый.
Художник счел за лучшее воздержаться от комментариев. Тем временем рядом с карандашом возникла пробка от бутылки — сплющенная с одного бока, зато с выжженной виноградной ветвью и гордой надписью «1875».
— А это еще что?
— Пробка, конечно.
Судя по выражению секретарского лица, глупее мог быть только вопрос, с какой ноги встает Солнце по утрам.
— Вдруг я окажусь на необитаемом острове и мне надо будет послать записку? Почему-то вокруг всегда предостаточно пустых бутылок, но попробуйте-ка найти хоть одну пробку! Все надо носить с собой.
— Логично, — заметил Бог.
Следующим на столе появился вчетверо сложенный лист в клеточку.
— Заговор, — пояснила Хокть, не дожидаясь вопроса. — Чтоб шарлотка не подгорала.
Горка вещей на столе росла с каждой секундой, а секретарский карман, кажется, и не думал худеть.
— Кость из борща?!
— Ну да. Вдруг мне надо будет пройти куда-нибудь, где сидит большая голодная собака?
— А желудь на тот случай, если вместо собаки там будет сидеть большая голодная белка?
— Нет, конечно! Это вообще не мое. Помните дедушку Дуба в конце парковой аллеи? Он старенький совсем, ходит уже с трудом. Вот и попросил кинуть письмо в ящик.
Бог понимающе кивнул. У Художника округлились глаза.
— А пуговица зачем? Пришила бы лучше.
— Не надо ее никуда пришивать! — возмутилась Секретарь. — Это знак отличия. С ней я кавалер Ордена Деревянной Пуговицы!
— А без нее?
— А без нее нет.
Художник поворошил пеструю настольную кучку. Из-под стопки пробитых трамвайных билетов выкатилась и со звяком шлепнулась на бок зазеленевшая от времени медная монетка. На одной ее стороне был выгравирован четырехлистный клевер, на другой — схематичное изображение Солнца. Художник ехидно подумал, что в виде кругляша с палочками оно смотрится симпатичнее. По крайней мере, обычной кислой мины не видно.