В шесть минут девятого Художник наконец скосил глаза в книгу сидящей рядом Сары и оторвался только через несколько страниц.
В десять минут он достал альбом, карандаш и принялся бегло набрасывать фонтан с Нептуном.
В двенадцать минут Сара уже даже не пыталась делать вид, что читает, потому что ее внимание было всецело сосредоточено на рисунке Художника, который пополнился таксой, больше похожей на лопоухую сардельку.
— Простите, — осмелела Сара, когда такса обзавелась поводком и схематичным хозяином. — Вы тут случайно не видели девочку лет одиннадцати?
— Нет, — вдруг смутившись, ответил Художник. — А вы не видели девочку лет тринадцати? Темненькую такую, с хвостиками.
Сара покачала головой и преувеличенно низко склонилась над книгой. Художник вернулся к рисунку, но на таксе набросок почему-то застопорился. С другой стороны, за следующие десять минут Сара тоже не перевернула ни одной страницы. У Хоктенка затекли ноги и ныла рука с биноклем, но она была почти готова праздновать победу.
В половину девятого Художник захлопнул альбом и решительно встал со скамейки.
— Простите…
Сара мгновенно подняла голову.
— Если сюда придет девочка с хвостиками, скажите, пожалуйста, что я тут был, но ее не дождался.
— Да, конечно…
— Спасибо.
Хокть чуть не скувырнулась с ветки. Ее гениальный план рушился на глазах. Больше всего ей сейчас хотелось завопить: «Нет! Только не дай ему уйти!», но она была вынуждена молча смотреть, как Художник разворачивается и делает один шаг прочь, другой, третий...
***
Так как Сара и Хоктенок смотрели на Художника, а Художник смотрел себе под ноги, никто не заметил, как из-за угла вынырнул огненно-рыжий мальчонка на скейте. Роста в нем было на метр, если считать с кепкой, но на скейте он держался довольно уверенно — ровно до того момента, как поравнялся со скамейкой, споткнулся о торчащий из асфальта дубовый корень и по красивой дуге полетел на землю. Колесики перевернутого скейта беспомощно закрутились в воздухе, а парк огласился таким ревом, что даже у Хоктенка на ветке немного заложило уши.
В следующую секунду Сара и Художник уже пытались поставить мальчонку на ноги, но тот только размазывал слезы по круглым веснушчатым щекам и охотно демонстрировал разбитую коленку.
— Идти можешь?
— Не-е-ет! А-а-а!
— Где твои родители?
— До-ома!
— Телефон помнишь?
— Не-ет! Бо-ольно! А-а-а!
— Я отнесу его в травмпункт, — решил Художник, легко подхватывая мальчонку на руки.
— Я с вами! — поспешно сказала Сара, поднимая скейт, который, в отличие от хозяина, почти не пострадал. — Вы знаете дорогу?
— Да, приходилось там бывать…
Через несколько минут скамейка опустела — если не считать забытых писем Ван Гога. Со стороны парковых ворот по-прежнему доносился рев, но уже гораздо менее воинственный. Хокть кое-как сползла по стволу и на ватных ногах зашагала прочь, не зная, что и думать.
***
Бог с Хоктем допивали уже по третьей кружке апельсинового чая, когда в гостиную вплыло на редкость молчаливое Солнце. Несколько нижних лучей у него светились тусклее обычного.
Секретарь, затаив дыхание, следила, как Солнце подплывает к столу, отбирает у нее только что налитую кружку (чай в ней моментально запузырился) и залпом опрокидывает в себя.
— По гроб мне должна будешь, — наконец сказало оно, утерев рот лучом, и с этими загадочными словами удалилось в свою комнату.
Хлопнула дверь. Бог внимательно посмотрел на помощницу.
— Хоктенок, ты ничего не хочешь мне рассказать?
Секретарь вцепилась в кружку и отчаянно замотала головой.
— Ну хорошо, — вздохнул Господь. — Еще чаю?
***
Никогда еще Художник не добирался из травмпункта домой так долго.
34. Про Солнце
Бог развернул компьютерное кресло, повел носом и нахмурился.