— Может, мы просто постоим у входа?..
— Я сказал — нет. Пожалуйста, не отнимайте время верующих. — И монах демонстративно отвернулся с выражением полного безразличия на лице.
Хоктенок открыла рот. Солнце открыло рот. Бог предупредил готовящийся взрыв, первым свернув на боковую дорожку.
— Господин Бог! Вы куда? — Секретарь вприпрыжку понеслась за Творцом, и Солнцу не осталось ничего, кроме как последовать ее примеру.
Бог незаметно усмехнулся.
— Я помогал строить этот монастырь. Вы думаете, у него только один вход?
***
Боммм!
Удар колокола гулко прокатился под мозаичными сводами. Невидимый хор грянул что-то вдохновляющее на латыни, торжественно загудел орган, и задние скамьи дружно ощетинились блестящими кругляшами камер.
Боммм!
Прихожане, как по команде, открыли тонкие черные книжицы и что-то забормотали. Поддерживаемая с двух сторон Богом и Солнцем, невидимая Хоктенок висела в воздухе над богато убранным алтарем и тщетно вытягивала шею, пытаясь разглядеть написанное в книжках. С такой высоты нельзя было разобрать ни строчки, но в целом картина смотрелась впечатляюще.
Боммм!
— Аве, Мария! — словно прибой, покатилось со всех сторон. Высокий потолок старательно резонировал, усиливая каждое слово почти до грома. — Аве, аве!
— Сейчас, — шепнул Бог, и они с Солнцем синхронно отпрянули в стороны.
Сочный апельсиновый свет брызнул сквозь сумрачные витражи и залил теплым сиянием скамьи, людей и мраморные статуи в нишах. Хоктенок стала видимой.
Прихожане поперхнулись очередным «Аве!».
Хоктенок смущенно потеребила край платья.
Под куполом воцарилось гробовое молчание.
— Гм, — наконец выразил общее мнение юный курносый послушник у алтаря. И осторожно уточнил: — Мария?
— Мария, Мария, — радостно подтвердила Хоктенок, стараясь кивать осторожнее: запасной нимб, обнаруженный Богом в нижнем ящике комода, никак не хотел приставать к Хоктячьей макушке, и его пришлось аккуратно примотать проволокой сзади к воротнику.
— Э-э… А почему вы такая молодая? — осторожно продолжал расспросы паренек, с задранной головой разглядывая сандалии Девы, которые выглядывали из-под платья. — И ваш нимб…
— Не нравится, не смотрите, — обиделась Секретарь, украдкой поправляя покосившееся сияние.
Послушник смутился и замолк.
В затянувшейся паузе кто-то сдавленно прошептал «Аве, Мария…» — и от этого нехитрого сигнала все внезапно пришло в движение. На Хоктенка нацелились десятки камер. Люди, не разбирая дороги, ринулись вперед; задние ряды давили на передние, передние огрызались и старались придвинуться еще ближе; со всех сторон посыпались крики, мольбы, молитвы. Кто-то особенно находчивый отыскал ручку и подпрыгивал на месте с явным намерением взять автограф.
Хоктенок в ужасе отпрянула — и уперлась спиной в Бога, который тут же подхватил ее на руки и набросил плащ.
— Довольно.
На монастырь вновь хлынула волна солнечного сияния, а когда к зрителям вернулось зрение, над алтарем уже никого не было: только тот самый прыгучий прихожанин торжествующе сжимал в руке обрывок сине-золотого одеяния.
***
Хоктенок доползла до дивана и обессилено плюхнулась на подушки.
Бог тут же умчался на кухню, а Солнце принялось откручивать нимб, окончательно съехавший набок во время бегства.
— Хорошо еще, что я дважды засветило все пленки. — Солнце хмыкнуло и метким броском отправило диск в корзину с бельем. — По крайней мере, можно не бояться огласки.
Раздался топот тапочек — это Бог вернулся с кружкой малинового чая. Хоктенок кое-как села и сделала несколько глотков.
— Я думала, они меня сейчас снесут! — С прорезавшимся голосом к Секретарю вернулось праведное возмущение. — Нет, вы видели, видели?!
Бог вздохнул.
— Такова сила истинной веры.
Хоктенок насупилась, молча прихлебывая чай.
Бог, справедливо рассудив, что сейчас лучше оставить Секретаря в покое, сел за компьютер и запустил почтовую программу. Несколько секунд было слышно только щелканье мышки да мелодичное позвякивание молитв, перелетающих из папки в папку.