Сверху послышался резкий крик — и Хокть, запрокинув голову, увидела орлов. Они кружили прямо над девочкой, так что при желании она могла бы коснуться пальцами длинных коричневых перьев — а затем взлетали и ложились на воздушные потоки, подолгу паря на одном месте. Секретарь помахала им и мысленно поздоровалась.
Внезапно тучка встряхнулась и пошла на снижение так резко, что у Хоктя заложило уши. Прищурившись, девочка наконец разглядела цель их путешествия — седловину горы, напоминавшую плоскую зеленую чашу в окружении пяти крутых вершин. На большом мшистом валуне посреди седловины сидел Бог, а перед ним стояла высокая статная девушка с длинными, почти до колен, черными косами.
Туча врезалась в землю, и Хоктенка катапультировало вместе с рюкзаком и клочьями облачного загривка в руках.
— Ой!
Секретарь попыталась подняться и обнаружила, что стоит на одном колене перед девушкой. Та кивнула ей с царственной, но дружелюбной улыбкой. Теперь Хоктенок отчетливо видела огромные, чуть раскосые черные глаза, темно-зеленое бархатное платье с золотыми галунами и высокую пятирогую шапку, каждый кончик которой был увенчан блестящим шариком. Секретарь разинула рот. Девушка снова ей кивнула и, отвесив Богу поясной поклон, словно поплыла прочь. Через несколько мгновений на седловине остались только Творец с Секретарем.
— А-а... Э-э... — У Хоктенка кончились все слова. — А куда она ушла?
— Никуда, — сказал Бог. — Бештау всегда здесь.
— А она... Э-э...
— Гора.
Хокть шлепнулась обратно на землю и оказалась точно в луже. Там, где пару минут назад лежала брыкливая туча, теперь серебрилось крохотное озерцо, на поверхности которого медленно таяли белоснежные завитки.
— Ой, тучка размокла...
— Ничего страшного, — ответил Бог. — Все равно нельзя вступить в то же облако дважды. Даже если ты бог. Тем более, если нет.
Хоктенок посмотрела на него с восхищением.
— Сами придумали?
— Нет, — вздохнул Господь. — Бродский.
Секретарь торопливо расстегнула рюкзак и принялась выкладывать на траву пузатый термос и кучу бумажных свертков.
— А я... Вот.... Чаю вам привезла, малинового. И бутербродов. Тут с колбасой, тут с сыром, а эти с огурцами и помидорами.
— Большое спасибо, — сказал Бог, но ни к чему не притронулся.
Хоктенок осторожно придвинулась к начальству.
— А почему вы здесь сидите?
Бог помедлил с ответом.
— Я устал.
— Так почему бы вам не лечь спать?
— Боюсь, это не поможет. Я устал очень давно, Хоктенок. И очень сильно.
— Неужели с этим ничего нельзя поделать?
— Не знаю. Я больше не нужен этому миру.
— Но вы нужны мне! И господину Солнцу... И господину Художнику!
— Возможно. Но людям — нет. Теперь они живут по собственным законам.
Хокть не нашлась, что на это ответить.
Несколько минут они просто сидели и смотрели, как на Бештау наползает вечерний туман. Закат накинул на гору янтарный полог, и каждая травинка засветилась, точно золотая. Хоктенок вдохнула терпкий, чуть горьковатый запах осеннего чабреца и почему-то прикрыла глаза.
— Я даже не думал, что получится так красиво, — вдруг сказал Бог. — Ну, когда начинал творить этот мир. Будто кто-то вел мою руку. Кто-то еще выше меня.
— У господина Художника тоже такое бывает, с картинами. Посмотрит и сам об… обалде…
— Очень удивляется, — торопливо подсказал Бог.
— Да! — обрадовалась Хоктенок. — Очень удивляется.
Господь вздохнул.