— По-моему, левое немного ниже.
— Ничего, на ветру расправится. Открытка у тебя?
— Ага.
Друзья обогнули Хоктенка с двух сторон и остановились перед ней. Бог откашлялся.
— Дорогая Хоктенок! Знаешь ли ты, какой сегодня день?
— Да, — убито отозвалась Секретарь. — Четырнадцатое ноября. Среда. До полнолуния двенадцать дней, Солнце в Скорпионе.
— Я не о том, — махнул рукой Бог. — В этот день, ровно год назад, я подумал, что мне необходим помощник. Так появилась ты.
— А потом ты появилась у меня в квартире, и через три дня запасы красок подошли к концу.
— Эй!
— Ладно-ладно. — Художник примирительно поднял руки. — Я всего лишь хотел сказать, что без тебя нам жилось куда скучнее. И это здорово, что теперь ты с нами!
— С днем рождения, Хоктенок. — Бог опустил ладонь на плечо помощницы. — А теперь можешь смотреть.
Секретарь открыла глаза. Бог и Художник улыбались так, будто выиграли в лотерее торт размером со слона. В голове мелькнуло: «И в чем подвох?». Хоктенок еще немного подумала и повернула голову.
— Ы-ы!
Спину Хоктя, источая неяркое сияние, украшали два больших оранжевых крыла. Огненные полукружия приподнимались над худенькими плечиками, затем плавно перетекали в калейдоскоп алых и золотых пушистых перьев и наконец завершались заостренными кончиками, которые почти касались пыльного ковра.
Хокть моргнула. Крылья не исчезли.
— Айс, — с чувством сказала Секретарь, осторожно расправляя подарок. В комнате резко стало меньше места. — Они настоящие?
— Конечно. — Художник просто-таки лучился самодовольством. — Чертежи дедушки Леонардо плюс возможности твоего начальства творят чудеса.
— Ну, я только чуть-чуть помог, — смутился Бог. — И мы не успели провести испытания...
Завершить фразу ему не позволил восторженный визг.
— Спасибо! Спасибо! Спасибище! — Хокть изо всех сил взмахнула крыльями и вынуждена была тут же выставить руки, чтобы не впечататься в низкий потолок. — А в пике на них можно входить? А сальто-мортале делать? А мертвую петлю выдержат?
— Гм. — Бог потер подбородок. — Если не развивать скорость больше ста километров в час...
— Йеху-у! — Хокть крутанулась на месте. Портрет бабушки Художника охнул и покосился. — Я буду круче Карлсона!
— Какого Карлсона? — удивился Бог, только что узнавший о пополнении кадров в собственной канцелярии, но задавать вопрос было уже некому: Хокть вытянула руки и ласточкой выскользнула в окно. В прокисшем молоке ноябрьского неба вспыхнула яркая солнечная искра.
— Долг выполнен. — Художник прикрыл ставню. — Пойдем, что ли, покурим...
***
Кое-как расчистив скамейку у подъезда от снега, с ночи улегшегося на ней персидской кошкой, друзья неспешно закурили. Сигарета Художника слабо мерцала в малиновых сумерках. Бог попыхивал трубкой, время от времени бросая беспокойный взгляд на небо.
— Как ты думаешь, она еще долго?
— Дай ребенку наиграться, — беспечно отмахнулся Художник. От нечего делать он достал из кармана и начал пролистывать испещренные пометками чертежи крыльев.
— Как бы не замерзла...
— Ой, — сказал Художник. Сигарета с шипением шлепнулась на асфальт. — Ой.
— Что такое?
— Кажется, мы забыли вот эту закорючку в основании крыла. Не могу разобрать, что тут написано...
Бог склонился к чертежу и прочел витиеватые буквы: «Тормозное устройство». Пару секунд он молчал, затем передвинул трубку в другой угол рта и устало прикрыл глаза.
— Допустим, еще час она будет летать.
Художник обреченно взглянул на алую точку, выделывающую над Городом головокружительные пируэты.
— А потом?
— А потом, — хмыкнул Господь, — придется идти за рупором.
39. Про тепло
Хоктенок бежала.
Черная резина волн пружинила под ногами, босые пятки оставляли в ней вмятины, которые тут же выпрямляло медлительное, но упорное течение.