***
Лодка мягко ткнулась носом в берег.
Солнце зевнуло, потянулось и начало подниматься в свежую утреннюю синеву. На дно лодки упали несколько обугленных шерстинок — все, что осталось от сгоревшего одеяла.
40. Про Бога
— Алло, — просипел Художник в трубку и, не удержавшись, громогласно чихнул.
— Ой, — сказала Сара вместо приветствия. — Что с тобой случилось?
— Сходил за хлебом, — мрачно ответил Художник. — Без шарфа.
На том конце провода повисла пауза. Видно было, что Сара мучительно размышляет.
— У меня через полчаса ночная смена на телефоне доверия. Под Рождество почему-то очень много звонков, волонтеров не хватает. Но я попробую с кем-нибудь поменяться, и...
— Вот еще! — искренне возмутился Художник. — Твоя работа важнее! Завтра увидимся. Все равно за одну ночь со мной ничего не случится. Ты-то сама как?
— Я... еду из клиники.
— Как из клиники? Зачем из клиники? Ты что, тоже заболела?
— Нет, я... — Художник только сейчас заметил, какой у Сары радостный и взволнованный голос. — Я хотела бы поговорить об этом лично, если можно.
— Да, конечно... У тебя точно все в порядке?
— Здорова, как бык. — Сара рассмеялась, и к ней вернулись обычные теплые интонации. — Лучше скажи, что тебе привезти из лекарств?
— Твоих фирменных пирожков с капустой.
— Пирожки я тебе и так привезу, а помимо них?
— Ты хочешь сказать, что какие-то антибиотики сравнятся с твоими пирожками?
Сара вздохнула, и Художник почти увидел, как она качает головой.
— Я тебя люблю.
— И я тебя.
Художник нажал кнопку отбоя и, закутавшись в плед, потопал на кухню за стаканом воды. На обратном пути что-то заставило его подойти к окну, густо завешенному серыми меховыми тучами. По двору, отважно форсируя сугробы, пробирался Бог в неизменном черном пальто, а за ним, то и дело проваливаясь в снег, семенила Секретарь в фиолетовом пуховике. Художник заметил, что четкие следы оставались только от Хоктя — а Божьи словно сомневались, отпечатываться им или нет. В результате складывалось впечатление, будто Господь временами взлетал и шел по воздуху.
Почувствовав взгляд Художника, Хоктенок задрала голову и гордо продемонстрировала ему большой белый пакет с красным крестом. Художник вздохнул и пошел отпирать дверь.
***
— Господин Художник, не лезьте в сахарницу грязной ложкой!
Художник торопливо ее облизал.
— Вы думаете, теперь она стала чистая?
Бог кашлянул и высыпал другу в кружку почти половину сахарницы.
— Теперь должно быть достаточно сладко.
— Все равно гадость! Хокть, из чего ты сварила это пойло?
— Протертый корень имбиря, — охотно отчиталась Секретарь, загибая пальцы, — свежий лимон и липовый мед. Витаминная бомба! Полезных веществ в пять раз больше, чем в чесноке.
— Твоя бомба меня в могилу сведет! Почему все лекарства такие невкусные? — И Художник, чувствуя себя особенно несчастным, натянул одеяло до самых глаз.
Хоктенок со вздохом принялась складывать на поднос грязную посуду.
— Господин Бог, а вы не могли бы сотворить небольшое чудо?
— Не утруждайся, — зевнул Художник. — Ему запрещено лечить людей.
— Правда? — удивилась Секретарь. — А кто запретил?
— Вроде мировые законы такие. Вселенский порядок.
Хоктенок обратила на начальство озадаченный взгляд, но тот почему-то отвел глаза.
— Я... не могу помочь.
— Я же говорил, — снова зевнул Художник и перевернулся на бок. — Ребят, вы извините, но что-то меня срубает.
— Это имбирь действует! — обрадовалась Хоктенок. — Сейчас к нему подключится лимон, и наутро вы проснетесь совсем здоровым.
— Хорошо бы... — И Художник чуть слышно всхрапнул, уткнувшись в подушку покрасневшим носом.