Секретарь закончила собирать посуду и на цыпочках вышла из комнаты. Бог дождался, когда на кухне заворчит кран, и пересел на кровать к Художнику. По застеленной зимними сумерками комнате блуждали тревожные тени. Тишину нарушало только тиканье часов с кукушкой и далекий грай ворон, не поделивших зерно с дворовыми воробьями.
Господь коснулся горячего, покрытого испариной лба Художника. Натужно вырывающееся из груди дыхание становилось все более рваным. Бог убрал ладонь и ссутулился, низко опустив голову.
Кухонный кран наконец замолк, и на пороге возникла Хоктенок с полотенцем в руках.
— Ему лучше? — шепотом поинтересовалась девочка.
Бог только покачал головой.
***
Художник проснулся посреди ночи от того, что не мог ни дышать, ни глотать. В горле словно поселился сердитый морской еж, из носа безостановочно текло, а каждый поворот головы отзывался долгими раскатами ноющей боли. Художник попытался нашарить на тумбочке стакан, но мир тут же мстительно дрогнул, и люстра подъехала почти к самому его носу. Художник испуганно замахал руками, и потолок вернулся на место — зато пол пошел волнами и принялся раскачивать кровать, точно лодку. Художник лег ничком и на всякий случай вцепился в подушку, которая пока воздерживалась от диверсий против хозяина.
«Ничего, — бессвязно пронеслось в голове. — Главное — перетерпеть ночь. А потом придет Сара...»
Морской еж медленно расправил иголки.
Художник подтянул колени к груди и беззвучно заплакал.
***
— И жили они долго и счастливо и умерли в один день, — торжественно закончил Бог и захлопнул толстую книгу сказок. Принц на заднем форзаце уже посадил принцессу на коня и теперь вез ее к замку, по виду очень напоминающему Городскую ратушу.
Хоктенок моментально распахнула сплющенные было глаза.
— А потом?
— Что потом?
— Что случилось после того, как они умерли? Их же не просто так закопали?
— Нет, конечно.
— А что тогда?
Господь почесал нос.
— Они встретились снова. В том же лесу, где принц спас невесту от злой колдуньи. Только теперь никакой колдуньи не было, а был маленький домик с венецианским окном и вьющимся виноградом, который подымался по стене к самой крыше.
— И они жили там долго и счастливо и никогда не умерли?
— Разумеется.
Такой ответ Хоктенка более чем устроил. Благодарно пожав Богу мизинец, девочка обняла зайца, закрыла глаза и тихонько засопела.
***
Господь остановился перед дверью чулана. Разбуженная не по времени ручка возмущенно скрипнула, и Бог оказался в кромешной темноте, полной щеток, тряпок и запаха гуталина. Пошарив по задней стенке, он обнаружил за шваброй вторую ручку. Даже наощупь было понятно, что ей давно не пользовались: деревянный набалдашник покрылся трещинами, и когда Бог с усилием его провернул, на ладони остались невесомые клочья паутины.
Задняя дверь вела в длинный, еще более непроглядный коридор. Господь двинулся по нему вслепую, выставив перед собой руки — хотя знал, что у него нет стен. Вскоре голоса ночного Города остались далеко позади, и теплая тишина наполнилась стрекотанием — будто тысяча сверчков собрались для ежегодного июльского концерта.
Странные звуки становились все громче, пока коридор не расширился и вывел Бог в пустую душную комнату. Единственным источником света в ней был огромный ткацкий станок, по которому двигались тысячи, миллионы, миллиарды сияющих нитей. Некоторые были натянуты сильнее и будто вибрировали; другие, безвольно обвиснув, почти касались пола — но абсолютно все переплетались с соседними, образуя сложный многоцветный гобелен.
Бог легко отыскал самую тугую нить, которая не просто сияла, а пульсировала серебряным светом, бесконечно пропуская через себя невидимый ток. Послышался щелчок, и из боковой панели станка выехал потайной ящик. Господь глубоко вздохнул и медленно, медленно вынул из него древние зазубренные ножницы.
***
Тишину нарушил смутно знакомый звук, и Художник с трудом разлепил глаза. Телефон вибрировал на краю стола, готовясь сползти с бархатной — еще бабушкиной — скатерти и ухнуть на пол.