— Привет, — сказал Бог и торопливо убрал в карман джинсов стеклянный брелок в виде шарика, внутри которого покачивалась в невесомости миниатюрная планета.
Художник с любопытством опустился в соседнее кресло-качалку.
— Значит, вот он какой, Твой рай?
Господь улыбнулся, но как-то невесело.
— Меня устраивает.
— Пожалуй, меня тоже...
— Это хорошо.
— Что Ты имеешь в виду?
Бог сунул трубку в зубы.
— Боюсь, тебе придется здесь задержаться.
— Ну ладно, только не позже обеда. Ко мне должна прийти Сара с пирожками.
— Гм... Нет.
— В смысле?
— Вы сегодня не увидитесь. Прости, пожалуйста.
Художник подавил порыв сжать пальцы в кулаки.
— Слушай, Боже. Я знаю, что у тебя странный юмор, но иногда он слишком странный.
— Я не шучу.
— То-то мне не смешно.
Господь перегнулся через столик и сжал руку Художника.
— Помнишь, сегодня ночью тебе стало плохо?
— Ну.
— А потом ты пошел за телефоном, ударился и потерял сознание?
— Ну...
— Это был не обморок.
— А что тогда?
— Скажи, какой у тебя пульс.
Художник схватил себя за запястье — и его глаза расширились.
— Я мертв?
— Нет, — вздохнул Господь. — Но и не жив.
Губы Художника дрогнули, но с них не слетело ни слова.
— Прости меня, — тихо сказал Бог. — Время вышло.
— Какое... время?
— Мое. Мне давно было пора уходить. Но я не мог оставить этот мир без Бога.
Художник перевел на Творца потрясенный взгляд — и только сейчас заметил, что с начала их разговора тот стал полупрозрачным. Теперь сквозь его свитер — крупной исландской вязки, почти такой же, как у Художника, — можно было разглядеть прутья кресла-качалки.
— Куда уходить?
— Дальше.
— Но Ты... Бог...
— Нет. Теперь ты — Бог.
Художник словно во сне наблюдал, как Господь поднимается на ноги.
— Ты всегда был Богом — и доказал это еще в ту секунду, когда впервые прислал мне приглашение на чай. Не бойся, ты уже все знаешь и умеешь. Пароль от компьютера у тебя есть, а остальное подскажут Солнце и Хоктенок. Теперь этот мир — ваш.
Художник уронил голову в руки.
— Господи, какой же я дурак... Я-то думал, Тебе просто нравится ходить ко мне в гости! А Ты все это время меня воспитывал. Дрессировал.
— Не говори так, пожалуйста. Ты же сам знаешь, что это неправда.
— А Сара? — Художник сорвался на крик. — Как она останется одна? Ты о ней подумал?!
Бог прикрыл глаза, точно от пощечины.
— Она... не останется одна. И ваша разлука не будет вечной.
Художник судорожно вздохнул.
— Я отказываюсь. Я не хочу. Я на такое не подписывался.
— Поздно.
— Да пошел Ты!
Бог наклонился и сжал плечи Художника, глядя ему прямо в глаза. Теперь от него остался один серебристый силуэт, и Художнику приходилось прикладывать усилия, чтобы довообразить острые черты лица, густые кудри, усы и бородку.
— Времени меньше, чем я думал. Ты можешь меня ненавидеть, можешь проклинать, но, пожалуйста, выполни три моих просьбы. Ради нашей прошлой дружбы. Хорошо?
Художник не ответил.
— Первое: обязательно рассказывай Хоктенку сказки на ночь. Второе: споласкивай небо минимум раз в неделю, иначе краски присохнут, и поверх них нельзя будет написать новый рассвет...
Художник то ли рассмеялся, то ли всхлипнул.
— И третье. — Голос Бога стал умоляющим. — Не грусти. Пожалуйста, только не грусти.
Серебристый силуэт погас. Художник остался в гостиной один.
Прошло несколько вечностей. С кухни доносился звон посуды, в соседней комнате начинало разгораться жаркое, ощутимое даже сквозь стену сияние.