8. Про сказки
Бог обновил почту еще раз. И еще.
Приглашения на чай не было. Также среди свежей корреспонденции не наблюдалось приглашений на позавчерашние рогалики, лото, буриме и третью попытку собрать модель мотоцикла с подвижным рулем, что было невероятно сложно и уже поэтому считалось солидным занятием.
Солнце, еще пять минут назад подкравшееся сзади и теперь беззастенчиво следящее за манипуляциями Бога, хмыкнуло. Сияющий лик просто-таки лучился ехидством.
— Что, забыл тебя твой приятель?
Бог быстро свернул окошко с почтой, но было поздно.
— Ничего подобного. Просто он сейчас занят.
— И чем же, позволь поинтересоваться? Только не говори, что опять перекрашивает потолок в кухне. Просто диву даюсь, как его еще не вытурили из этой Малярной академии.
Бог хотел было возразить, что предыдущая версия потолка «Джунгли Амазонки в период цветения» великолепно отражает веяния постмодернизма, но почему-то промолчал. Хотя признаваться в этом было неприятно, пустая почта настораживала.
Солнце еще немного повисело над рабочим столом, словно живое воплощение фразы «А я ведь тебя предупреждало», но, так и не дождавшись реакции, степенно удалилось за облако.
Бог почесал кончик носа и, по-видимому, что-то для себя решив, отправился искать куртку: в Городе вторую неделю шли дожди.
***
— Потом я полчаса ждал ее на остановке. И на обратном пути угодил в лужу… А-апчхи! — Картины на стенах вздрогнули. — Хотя нет, лужа была до этого. Кажется. А-а… нет, только не опять… пчхи!
Господь лишь покачал головой. Художник, титаническими Божьими усилиями оттащенный от мольберта, укутанный в два одеяла и уложенный в кровать, являл собой печальное зрелище. Из шарфа высовывался только хлюпающий помидор, в котором при некоторой фантазии можно было признать нос, и слезящиеся глаза, полные обиды на жестокий мир в целом и опаздывающих девушек в частности.
— А еще я пропустил электричку и шел домой под дождем. — Тот факт, что зонтов в этом доме не водилось отроду, Художник решил не упоминать. Выговоры Бога были мягкими, но ему от них почему-то становилось так стыдно, что уж лучше бы тот сердился и топал ногами.
Немного помолчав, больной счел «объяснительную» завершенной и как бы невзначай добавил:
— Вот. А Ты не мог бы меня вылечить?
Бог вздохнул и протянул другу только что заваренный чай с медом.
— Увы, это не в моих силах.
Художник даже приподнялся на подушке от удивления.
— Как так? Ты же всемогущ!
— Понимаешь, если бы это была обычная простуда, я бы ее вылечил в два счета. А это, — Божий перст со значением ткнул в люстру, — грипп! Тут нужен не я, а антибиотики.
Художник так огорченно засопел в шарф, что Богу стало неловко.
— Только ты никому не говори, хорошо?
Сопение моментально прекратилось. По лицу Художника стремительно начала расползаться улыбка.
— Спрашиваешь! Могила.
— Прости?..
— Ну, люди так говорят: могила. Это значит, что я никому ничего не скажу.
— А-а. — Творец пошевелил губами, пробуя незнакомое выражение на вкус, пожал плечами и направился в коридор.
— Я в аптеку. Тебе что-нибудь еще нужно?
Художник издал неопределенное хмыканье и с головой закопался в нору из одеял.
***
Когда Бог переступил порог, сжимая в руках ворох разноцветных коробочек и авоську мандаринов, в комнате было темно. В тишине гулко раздавалось тиканье часов с кукушкой. Художник, свернувшись калачиком, спал. На полу у кровати лежала старая книжка с залохматившимися от бесконечных прикосновений уголками.
Бог аккуратно разложил на тумбочке покупки и уже собрался уходить, как вдруг чьи-то пальцы цепко ухватили его за край свитера.
— Почитай мне, пожалуйста.
Господь удивленно обернулся. Глаза Художника смотрели упрямо и словно блестели в комнатном сумраке.
— Немного. Пожалуйста.
Бог поднял книжку и, щурясь, прочел:
— Дональд Биссет. Сказки.
Ответом на вопросительный взгляд было молчание. Творец присел на край кровати и наугад открыл книгу. Многие буквы почти стерлись, когда-то яркие иллюстрации выцвели, но с желтоватых страниц все так же махали лапами тигренок, утка и кокетливая корова с медалью на шее.