За мной рысью скакал Ода.
— Король твёрдо решил сражаться! Но ему нельзя стоять в первом ряду!
— Он король, — ответил я. — Он обязан вести своё войско!
— Где Стеапа? — спросил Ода, в его голосе слышалась неприкрытая паника.
— Он подходит! — крикнул я, надеясь, что прав.
А потом мы дошли до раненых, которых вытащили из стены щитов западных саксов, протиснулись сквозь строй, расталкивая людей и крича, чтоб пропустили. Со мной шли фриз-богатырь Фолькбалд и его двоюродный брат, оба прокладывали нам путь к тому месту, где сражался Этельстан. Он был великолепен! Прекрасная кольчуга вся была залита норвежской кровью, щит проломлен не меньше чем в трёх местах, меч обагрен пурпуром по самую рукоять, но король продолжал сражаться, призывая врага умереть от его меча.
Неприятелю приходилось перебираться через тела, даже ульфхеднары колебались. Им хотелось убить Этельстана, они знали, что смерть короля приведет к полному разгрому его войска. Но убить его означало столкнуться с его проворным мечом. И слева, и справа короля окружали воины в алых плащах, они встречали норвежцев щитами. Мелькали копья, топоры раскалывали ивовую основу щитов, но вокруг Этельстана всегда оставалось свободное пространство. Король битвы, он был выше всех, бросал врагу вызов, и тут в это пространство вступил высокий чернобородый норвежец с ярко-голубыми глазами и в побитом шлеме, в руке он держал боевой топор на длинном древке.
То был Торфинн Хаусаклюфр, ярл Оркнейяра, он казался почти безумным, и я заподозрил, что он втёр себе в кожу мазь из белены. Он больше не был просто норвежским вождем, а стал ульфхеддином, воином-волком, он завыл на Этельстана и занёс свой длинный топор.
— Пришло тебе время умереть, красавчик! — вопил он.
И хотя я сомневался, что Этельстан понимает норвежский, он понял намерения Торфинна и позволил гиганту приблизиться. Торфинн дрался без щита, только с Раскалывателем черепов, знаменитым боевым топором. Как и Этельстан, Торфинн был весь залит кровью, но ран я не видел. То была кровь саксов, и Раскалыватель черепов жаждал еще крови.
Он нанес удар, держа топор одной рукой, Этельстан принял удар на щит, и я увидел, как топор расколол ивовые доски. Этельстан рванул щит влево, надеясь захватить вместе с ним топор и открыть тело Торфинна для удара мечом, однако Торфинн был проворен. Он шагнул назад, высвободил топор и нанес удар, целя в правую руку Этельстана, и отрубил бы ее, но и Этельстан был проворен — мгновенно отдёрнул меч, и удар огромного топора пришёлся на клинок, ближе к рукояти.
Раздался ужасающий лязг, и меч короля сломался, теперь Этельстан держал обломок с руку длиной. Торфинн торжествующе заревел и опять взмахнул топором. Этельстан снова принял удар на побитый щит и отступил, а топор всё молотил по дырявому щиту. Торфинн замахнулся, собираясь мощным ударом разрубить королевский шлем с золотой короной.
И епископ Ода, который спешился и стоял рядом со мной, на родном датском крикнул королю держаться и выдернул из моих ножен Вздох змея. Этельстан поднял щит, удар сверху вниз почти расколол его надвое, и тогда Ода, выкрикнув имя короля, бросил Вздох змея вперед рукоятью. От мощного удара, расколовшего щит, Этельстан упал на колени, но услышал Оду, повернулся, на лету поймал меч и рубанул Торфинна по левому бедру, потом выдернул меч, поднялся с колен и разбитым щитом треснул норвежца по морде.
Гигант отступил, чтобы замахнуться Раскалывателем черепов для смертельного удара. Этельстан, быстрый, как молния на его флаге, ткнул Вздохом змея и продолжил давить, вгоняя меч в живот Торфинна и двигая им вверх-вниз и из стороны в сторону. Раскалыватель Черепов выпал из руки норвежца, а за ним повалился наземь и Торфинн, а Этельстан наступил окровавленным сапогом ему на грудь и вырвал меч из раны.
И тут подоспел Стеапа.
Сперва мы об этом не знали. Со мной рядом бились Фолькбалд и Вибранд, мы сражались с волной разъярённых норвежцев, бросившихся мстить за смерть Торфинна. Гербрухт, один из самых преданных моих воинов, держался справа и старался прикрывать меня щитом, и я рявкнул, чтобы не мешал мне колоть Осиным жалом. Мой щит упирался в норвежский щит, враг попытался насадить меня на меч, и, плечом оттолкнув Гербрухта в сторону, я позволил клинку норвежца проскользнуть между нашими щитами, а сам встретил врага острым как бритва клинком Осиного жала, прорезав ему ладонь до предплечья, пока он сам не отдернул руку от боли.
Я распорол плоть до кости, и теперь мне легко удалось вонзить сакс ему под ребро. В ответ противник смог лишь ударить меня щитом. Правая рука его не слушалась, и отступить он не мог из-за напиравших задних рядов. Я прикрылся его телом, пока из распоротой руки хлестала кровь. И тут сквозь крики и звон клинков я услышал топот копыт.
Стеапа скрывался в лесу на западном холме, за разломанной оградой усадьбы Бринстепы. Ему было велено ждать, пока битва не достигнет переломного момента, пока левый фланг Этельстана не будет отброшен к рекам, а западный хребет не окажется в тылу у противника.
А теперь он вел за собой пятьсот всадников в блестящих кольчугах и на огромных лошадях. Анлаф задумал напасть на Этельстана слева, используя пологий склон для разгона, и теперь Стеапа несся вниз с более крутого склона, чтобы молнией врезаться в строй Анлафа с тыла. Люди Анлафа это поняли. Напор на нашу стену щитов ослаб, и норвежцы завопили, предупреждая о нападении с тыла, об атаке, которая лавиной неслась по склону холма.
— Пора! — воззвал Этельстан. — Вперед!
Его воины, уже считавшие, что обречены, внезапно узрели спасение, и вся западносаксонская армия в едином порыве с рёвом устремилась на врага.
Всадники погнали лошадей через маленькую речушку. Многие перепрыгивали овраг, некоторые карабкались по нему, и по меньшей мере две лошади упали, но атака не запнулась, грохотали копыта, слышались крики всадников. Почти все люди Стеапы были с копьями, и когда они приблизились к задним рядам Анлафа, наконечники опустились.
А потом начался хаос. За стену щитов обычно стаскивают раненых, там слуги держат лошадей, толпятся лучники, выпускающие стрелы. И все эти люди, по крайней мере те, кто мог двигаться, рванулись искать убежища за последним рядом стены щитов. Последний ряд развернулся, смыкая щиты и отчаянно пытаясь удержать стену, но запаниковавшие люди расталкивали щиты, моля о помощи. И тут в них врезались всадники.
Обычно лошади шарахаются от стены щитов, но из-за паникёров в стене возникли бреши, и лошади не замедлили бег. Они ударили с яростью ульфхеднаров, пробивали стену всюду, где образовались прорехи, копья разили кольчуги и рёбра, встающие на дыбы кони отчаянно молотили копытами, калеча людей, и стена рассыпалась в панике. Люди просто бежали, а западносаксонские всадники отбросили копья и обнажили мечи.
Страшный в гневе Стеапа до грудины разрубил противника огромным мечом. А когда Стеапа свернул на север, преследуя удирающего врага, несчастного протащило вслед за клинком. И мы вошли в эту неразбериху. Стена щитов, до сих пор служившая непреодолимой преградой, сломалась, и мы в ярости начали убивать. Я подобрал меч убитого норвежца, поскольку теперь, когда враг рассыпался, сакс уже не годится. Настало время бойни.
Убегающие враги открывали нам спины и гибли быстро. Тех же, кто оборачивался и дрался, убивали исступлённые местью преследователи. Больше всех повезло тем врагам, у кого были лошади — они умчались прочь, на север, в основном по Римской дороге на Дингесмер. Всадники Стеапы устремились за ними, и Этельстан крикнул, чтобы и ему привели лошадь. Его телохранители, все в ярко-красных плащах, взбирались на жеребцов. Я увидел, как вскочил в седло Этельстан и присоединился к погоне, по-прежнему не выпуская из руки Вздох змея.
Скотты, находившиеся дальше всех от того места, где всадники Стеапы разбили стену щитов, сломались последними. Лишь через несколько мгновений они осознали, что произошла катастрофа, и, увидев разгром союзников-язычников, скотты тоже развернулись и бросились удирать. Я искал взглядом Рэта и моего коня, а потом догадался, что мальчишка, должно быть, пересёк мост раньше, чем отступили воины Этельстана. Я посмотрел в сторону лагеря, выкрикивая имя Рэта, но не нашёл его. Вибранд подвёл мне гнедого коня.