— У вас приятный оркестр, удачное сочетание музыкантов, — сказал Бойлан.
— Благодарю вас за комплимент, — ответил Рудольф. — Но нам пока еще не хватает практики и новых аранжировок.
— Вам удается держать ритм. Приходится лишь сожалеть, что я давно завязал с танцульками.
Рудольфу понравились его слова. Конечно, думал он, мужчины, которым за тридцать, не должны танцевать с молодыми девушками, это смешно и даже неприлично. И Рудольф снова почувствовал раскаяние в том, что частично оправдывает поведение Теодора Бойлана. Он должен быть ему благодарен хотя бы за то, что он не танцевал на публике с Гретхен и не делал их обоих дураками в ее глазах. Ведь если с молодыми девушками танцуют мужчины, которые намного их старше, такое представление хуже некуда.
— Ну а вы, мисс…— Он ждал, кто из них первым подскажет ее имя.
— Джулия, — сказала она.
— Джулия, а дальше?
— Джулия Хорнберг, — сказала она, занимая сразу же оборонительную позицию. Она очень ревниво относилась к своему имени.
— Хорнберг? — повторил Бойлан. — Я случайно не знаком с вашим отцом?
— Нет, мы совсем недавно приехали в этот город.
— Он не работает на моем заводе?
— Нет, не работает.
Вот он, долгожданный момент триумфа! Какой позор, какое унижение, если бы ее отец оказался еще одним бессловесным вассалом Бойлана. Да, конечно, он — Бойлан, но есть все же такие вещи, которые недоступны даже ему.
— А вы, Джулия, тоже любите музыку? — спросил Бойлан.
— Нет, не люблю, — к удивлению Рудольфа, резко сказала девушка. Она сражалась, как могла, хотела осадить высокомерного Бойлана, была с ним как можно холоднее. Но он, казалось, этого не замечал.
— Вы очень привлекательная девушка, Джулия, — сказал он. — И, глядя на вас, я счастлив констатировать, что дни моих поцелуев еще не ушли в прошлое, как время танцев.
Грязный, старый развратник, подумал Рудольф. Он нервно царапал ногтями футляр своей трубы, напряженно раздумывая, не попросить ли Бойлана остановиться, чтобы высадить Джулию. Но в этом случае придется добираться до города пешком, и он доставит Джулию родителям не раньше четырех утра. Как это ни печально, но очко не в его пользу. Рудольф умел оставаться человеком практичным даже тогда, когда задевали его честь.
— Рудольф! Я не ошибаюсь, вы — Рудольф, так?
— Да. Я — Рудольф, — ответил он. Должно быть, его сестрица не удержалась, открыла рот, как водопроводный кран.
— Рудольф, вы собираетесь стать музыкантом-профессионалом? — Теперь Бойлан создавал впечатление доброго советника по вопросам выбора профессии.
— Нет, я не столь хорошо владею музыкальным инструментом, — признался Рудольф.
— Очень мудрое суждение, — заметил Бойлан. — Ничего хорошего профессия музыканта в будущем не сулит. Собачья жизнь. К тому же придется общаться со всяким сбродом.
— Мне ничего об этом не известно. — Нельзя же безнаказанно потакать этому Бойлану во всем! — И я никогда не думал, что такие музыканты, как Бенни Гудман, Пол Уайтмэн или Луис Армстронг, — сброд.
— Кто же точно знает? — спросил Бойлан.
— Они — артисты, — через силу вымолвила Джулия.
— Одно не исключает другого, дитя, — мягко рассмеялся Бойлан. — Рудольф, — сказал он, стараясь не обращать особого внимания на ее раздражение, — что вы собираетесь делать?
— Когда? Сегодня ночью? — Он, конечно, понимал, что Бойлан имеет в виду его будущую карьеру, но ему совсем не хотелось открывать перед этим типом свою душу нараспашку. Он имел весьма смутное представление о том, что интеллект любого человека может быть использован против него самого.
— Сегодня ночью, как я смею надеяться, вы поедете домой, чтобы как следует выспаться, и вы вполне заслужили такой сон своей выдающейся игрой на трубе, своей трудной вечерней работой, — сказал Бойлан. Рудольфа передернуло от его язвительных слов. Все его слова рассчитаны на то, чтобы оскорбить, обидеть его. — Нет, я имею в виду вашу будущую карьеру, — серьезно сказал Бойлан.