— Что ж, надеюсь, вы удовлетворены, — сказал Уайтфилд с оттенком аристократического презрения в голосе. — Надеюсь, что все, что вы узнали, сделало вас счастливым.
— Не следует преувеличивать, — насмешливо сказал Роберт Кинг. — У счастья есть степени.
— Не думате же вы в самом деле, что степень вашего счастья представляет для меня какой-то интерес, — сказал Уайтфилд. — Мой дорогой Инспектор, мне кажется, вы перепутали благородство с приличиями. Не жду от вас понимания таких тонкостей, но рад, что все наконец разрешилось. Мы оба можем начать все с начала, с чистой совестью.
Ни Роберт, ни Джозеф не обращали внимание на песню в динамиках. Санди следила за ними с тревогой, пытаясь распознать по губам, о чем они говорят. Мелисса уже основательно напилась и развлекалась, пытаясь проткнуть кубик льда пластиковой соломинкой.
Роберт Кинг пожал плечами.
— Знаете, Уайтфилд, — сказал он, — то, что о вас говорят — правда. Вы просто тиран. И вы бесчеловечны. Вы жестоки, бесчувственны, и безжалостны. И это вам во вред. И вы всегда видите людей в самом худшем свете. Что ж, дело ваше. А чтобы нам обоим начать с начала с чистой совестью, вот вам мой прощальный подарок…
Он сунул руку в карман и вынул из него небольшой квадратный полиэтиленовый пакет. В пакете лежали два диска, присланные ему Лорой. Он положил пакет на стойку.
— Красноречие Джозефа Дубль-Ве Уайтфилда, записанное для потомства, плюс несколько интересных разговоров покойного Франка Гоби с покойным мистером Уолшем, — сказал он. Достаточно, чтобы посадить вас за решетку навсегда, Джозеф. Копий не существует.
Настал момент — Уайтфилд сделал то, чего Роберт Кинг ждал от него десять лет. Он мигнул.
— Что?
— Вы все прекрасно слышали и поняли, — сказал Кинг. — Диски ваши.
Уайтфилд взял со стойки пакет и с сомнением на него посмотрел. К еще большему удовлетворению Роберта он неожиданно почесал в затылке.
— Ну и ну, — сказал он. — Бармен!
Бармен мгновенно предстал перед ними.
— Что вы пьете? — спросил Уайтфилд.
Роберт улыбнулся.
— Не сейчас, — сказал он.
Бармен кивнул и отошел.
— Видите ли, — сказал Кинг, — в свете информации, полученной мною недавно, Джозеф, я думаю, что пришло время вас признать, как равного мне. Вы все-таки человек, Джозеф, и человек неординарный. И тем не менее, я не помню, чтобы я подписывал какую-нибудь бумагу, в которой сказано, что я обязан вас полюбить. Как не нравились, так и не нравитесь.
Уайтфилд ухмыльнулся. Наклонив голову, ухмыльнулся еще раз. И протянул руку. Роберт Кинг пожал ее.
— Удачи, Джозеф, — сказал он, поднимаясь.
— Удачи, Роберт.
Бывший инспектор ушел. Уайтфилд присоединился к дамам.
— Что ему было нужно? — с тревогой спросила Санди.
— Деньги, конечно же, — равнодушно ответил Уайтфилд. — Все люди хотят получить от меня деньги. Жадные сволочи.
— Он пытался тебя шантажировать?
— Ага, — Уайтфилд залпом допил коньяк и помахал бармену. — Не выйдет.
— Он опасен?
— Менее опасен, чем я.
Охранники в униформах искали кого-то, кто пробрался в секцию первого класса без посадочного талона несколько минут назад. Уайтфилд наблюдал за ними, забавляясь.
В город Роберт Кинг вернулся на такси. Становилось холодно. Бабье лето кончилось. Он подумал о Лиллиан. Зайдя в цветочный магазин, он купил дюжину чайных роз.
Я надавил на кнопку звонка.
У меня был грипп, меня бил озноб, но мне было [непеч.]. Я держал в руке письмо, которое Сандра выслала мне обычной почтой два дня назад, и мне требовались объяснения — от нее лично. Не скажу, что было в письме.
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
В письме было:
«Дорогой Юджин. Думаю, ты понимаешь, что после того, что случилось, нам нельзя больше видеться. Пожалуйста не ищи меня. Я благодарна тебе за все и помню тебя таким, какой ты есть. Желаю тебе удачи. Прощай.
Я позвонил еще раз. Особняк был тих и угрюм. Но я умею быть упрямым, когда надо. Я посмотрел по сторонам. Копов нет. Я стал стучать в дверь кулаком. А! Больно. Я снова позвонил. Вдруг раздались шаги. Сердце забилось быстрее. Дверь распахнулась. Алекс — сонный, лохматый и сердитый смотрел на меня с таким видом, будто никогда меня раньше не видел. А он видел меня раньше. Один раз.
Наконец он сказал — А, привет. Это ты. Заходи.
Он пропустил меня внутрь, закрыл и запер дверь.
Он говорит — Ну, ладно, пойдем в гостиную.
Какой-то другой Алекс. Я его не таким помнил. Этот Алекс не был стыдливым и застенчивым. Наоборот — уверен в себе. Алекс — вырос.
Я сказал — Где твоя мать?
Думаю, что голос мой звучал хрипловато.
Он говорит — Уехала.
Уехала? Куда?
Не могу тебе сказать. За моря. Не ищи ее — бесполезно.
Почему? Что случилось? Алекс, ты понимаешь, мне нужно знать больше. Знаю, что у тебя есть чувства, как у сына и наследника, и так далее, но мне правда сейчас на все это [непеч.]. Где она?
Он стал вдруг очень строг. Он говорит — Сядь, Юджин. Я тут завариваю чай. Хочешь чаю?
Я говорю — Да.
Мне и правда нужно было выпить горячего чаю. Он оставил меня в гостиной. Рояль, на котором я однажды исполнил несколько опусов, ублажая счастливое семейство, все еще стоял там, в сумерках. Я сидел и таращился на каминную полку, в которую я когда-то въехал головой. Все был так же, ничего не изменилось, только вот хозяйка подевалась куда-то.
Алекс вернулся, неся поднос. Я взял с подноса кружку и глотнул чаю. Чай горячий, и это хорошо. Алекс подвинул кресло и сел лицом ко мне.
Он говорит — У тебя, вроде бы, были вопросы.
Я говорю — Да, но не думаю, что ты располагаешь достаточной квалификацией, чтобы на них ответить. У меня есть вопросы к твоей матери. Где она?
Он говорит — Я тебе уже сказал. Ты никогда не сможешь ее найти. Успокойся. И все-таки задай свои вопросы мне. Может я смогу как-то тебе помочь.
Я говорю — Сожалею, Алекс, но все это дело тебя не касается. Где она? Говори. Ты должен что-то знать.
Он говорит, с серьезным видом — Я знаю больше чем ты. Она написала тебе письмо. Которое у тебя в руке сейчас. В письме написано — не ищи меня, Юджин. Ты такой, какой есть, но прежних отношений между нами быть не может. Что-то вроде этого.
Я поставил кружку на ковер и потер лоб. Этот сосунок — да, более или менее правильно изложил. Я попытался сконцентрироваться. Я сказал — Раз ты так много знаешь, можешь и дальше рассказать. До конца. А я послушаю.
Алекс кашлянул. Я вгляделся. Да, изменился он разительно.
Он говорит — Она теперь замужем.
Наверное я временами медленно соображаю. Я помолчал, а потом говорю — Мамма мия! За кем?
Он говорит — А я думал ты умный.
Я тоже так думал, до недавнего времени. Кто ее муж?
Джозеф, конечно же.
Какой еще Джозеф?
Джозеф Дубль-Ве Уайтфилд. Возьми себя в руки, Юджин.
Я мигнул.
Я сказал — Но почему?
Потому что они друг друга любят.
[непеч. ]! Абсолютная [непеч. ]!
Он фыркнул. Глаза его, похожие на глаза Сандры, сузились. Я знал, что он злится, потому что именно так злилась Сандра — сперва короткая издевательская улыбка, а затем глаза сужаются слегка.
Он повысил голос. Он сказал — Я говорю тебе правду. Они собирались пожениться десять лет назад, но не могли. Не могли до тех пор, пока младшему ребенку не исполнится восемнадцать. Это я. Это было условием.
Я запутался. Я посмотрел на него тупо.
ß ЯЙЮГЮК — я ДМЕЛ ПНФДЕМХЪ.
Спасибо. Что-то еще?
Ты не знаешь…
Неожиданно Алекс говорит — Ты думаешь ты особенный, Юджин? Ну, наверное особенный. Ты, конечно, хороший пианист. Что между вами произошло — не мое дело, признаюсь. Но вижу, что тебе нехорошо, и поэтому мне тебя жалко. Не знаю, имею ли я право, но свою теорию по этому поводу я тебе выскажу.