Мы добежали до ее спальни. Она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, но ей это не удалось, и, когда она споткнулась и чуть не упала, я подхватил ее:
— Дайана…
— Прочь из моего дома, тварь вы этакая!
— Это мой дом, — заметил я. — Вы этого не забыли?
— О, вы… вы… вы…
Она не находила слов. И я стал раздевать ее прямо на потертом персидском ковре.
— Пол… не надо… прошу вас… я так вас люблю… если вы решили оставить меня, Бога ради уходите сразу и не вынуждайте меня…
— Никто вас ни к чему не вынуждает. Вы становитесь на путь катастрофы по собственной воле, и, как видно, ничто не может вас остановить.
Мы отдались друг другу. Потом, когда мы с трудом перебрались на кровать, чтобы отдохнуть, она тихо проговорила:
— Так, значит, вы соглашаетесь с моим решением?
— Нет, — ответил я. — Я по-прежнему его осуждаю. Но начинаю принимать как факт невозможность его изменить.
— Если бы вы могли привести хоть один достаточный довод против… — проговорила она замирающим голосом.
Мы надолго умолкли. Я понял, что это был мой последний шанс, но лишь сказал:
— Я долго приводил всякие доводы. Моя дочь…
— Вам, наверное, было ужасно тяжело, когда она умерла от родов, но у меня, Пол, наследственность не такая, как у Викки, и я сильна как бык!
Я не отвечал. Секунды бежали одна за другой. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, она на боку, приподнявшись на локте, а я раскинувшись на подушках.
— В чем дело, Пол? Есть что-нибудь другое? Что-то, о чем вы мне не говорили?
Я вспомнил о сострадании в глазах Элизабет и почувствовал, как по мне пробежал холод. Помолчав, я наконец ответил:
— Когда я женился на Сильвии, я пообещал ей, что любой ребенок, который мог бы у меня появиться, был бы только ее ребенком. Я никогда не обещал ей верности, но это сказал, и я действительно думал, что сдержу обещание.
— Но если у нее не может быть детей, разве это не освобождает вас от своего обещания?
— Я не хочу иметь детей.
— Если это так, почему вы всегда заставляете меня предохраняться, когда я откровенно говорю вам, что я согласна иметь незаконнорожденного ребенка?
Снова воцарилось молчание. Я с ужасом почувствовал, что горло у меня перехватило от бесполезного волнения, я тут же поднялся и вышел.
Я пошел по коридору к своей спальне, где мы с моим слугой спали каждую ночь, и сел на край кровати. Потом пришла Дайана и села рядом.
— Вы хотите его, Пол, не так ли?
— Я не могу с этим согласиться, — ответил я не глядя на Дайану, — но признаю свою полную ответственность за то, что случилось. Из-за моей жены я не могу официально признать этого ребенка, но если вы согласитесь, я буду высылать для него деньги.
— В этом не будет необходимости, если вы поможете мне начать собственное дело.
— Вы же знаете, что я это сделаю. Простите меня за то, что я наговорил вам. Вы можете не бояться — я держу свои обещания.
Она осторожно поцеловала меня в щеку.
— Обещайте мне, что снова приедете в Мэллингхэм, Пол. Я знаю, что вы должны в конце концов вернуться в Нью-Йорк, но дайте мне слово, что не забудете меня.
— Забыть просто физически невозможно!
Несколько минут мы целовались со все нараставшей страстью. Наконец я заставил себя сказать:
— Я рад вашему пониманию того, что когда-то мне придется вернуться в Нью-Йорк.
— Когда-то, да.
— Я никогда не оставлю жену, Дайана.
— Я с этим согласна.
Мне сразу же захотелось оставить жену и никогда больше не возвращаться в Нью-Йорк. Позволив себе улыбнуться противоречивости человеческой натуры, я впервые серьезно подумал о том, куда вели меня окольные пути моего соблазнительного путешествия во времени.
В ту ночь я лежал без сна, раздумывая над своим положением. Мне представлялось, что было два возможных пути: либо я должен немедленно покончить с этим и вернуться в Америку прежде, чем ситуация выйдет из-под контроля, либо продолжать так и дальше и тешить себя мыслью, что любая самая пылкая любовь неминуемо выгорает через полгода. В общем, я был склонен ко второму варианту. Уехать сразу было бы слишком мучительно для нас обоих, и это даже могло бы затянуть связь, которая в противном случае могла бы умереть естественной смертью. Но если продолжать, мы могли бы по-прежнему наслаждаться, достигнуть определенного пресыщения и мирно расстаться, оставаясь друзьями. Сентябрь? К сентябрю нашему знакомству было бы уже три месяца, и редко бывало так, чтобы мне хотелось продолжать связь дольше. Однако Дайана была исключительной девушкой. И я отложил все до октября. Не говоря уже о пресыщении, наши отношения к тому времени мог сильно испортить ребенок. Дайана, вероятно, уже утратит интерес к нашей близости, а я — к ее фигуре. Я не находил беременных женщин неотразимо эротичными.