У него был высокий лоб, глубокие насмешливые складки около рта и темные блестящие глаза.
«Сильвия! Вы прекрасно выглядите!» — я ожидала его обычного восклицания с английским акцентом, который он порой любил подчеркнуть, но этого не последовало. Голос его легко обволакивал самые обычные слова, наполняя их теплом и искренностью.
— Как вы поживаете?
У меня было подготовлено несколько ненавязчиво откровенных ответов, но я словно потеряла дар речи. Так мне было стыдно. Когда он обеими руками взял мою, лицо мое автоматически поднялось и он порывисто поцеловал меня в губы. В этот же момент налетели восторженные репортеры, и я кое-как выдавила улыбку в камеры, и, хотя я оперлась на руку Пола в поисках поддержки, он уже смотрел в сторону, заметив своего любимого партнера.
— Стив!
— С возвращением, Пол!
Они обменялись рукопожатием. Я стояла одна, надеясь на то, что он не задержится с репортерами, но когда они засыпали его вопросами, ему, естественно, пришлось остановиться и ответить им. Пол был большим мастером в создании собственного обаятельного имиджа для газет.
— Господин Ван Зэйл, верно ли, что вы намерены навсегда уехать в Европу?
— В моем-то возрасте? Ведь я едва начал свою карьеру!
— Что вы можете сказать нам о перспективах рынка?
— Он будет колебаться.
Все рассмеялись. Десяток подобострастных лиц пялились на него с нескрываемым восхищением, завороженные его аристократическим изяществом.
— Господин Ван Зэйл, как вы чувствуете себя снова…
— …На родине? Джентльмены, вы же знаете, я коренной житель Нью-Йорка! Может ли быть что-нибудь лучше возвращения в громаднейший город в мире… — рука Пола снова плавно обвила мою талию — к прекраснейшей в мире женщине? А теперь извините меня, я много месяцев не виделся с женой и, естественно, хочу наверстать упущенное…
Репортеры угодливо рассмеялись, восхищенно поглядывая на меня, а фотографы наперебой защелкали затворами своих камер.
— Сюда, дорогая, — проговорил Пол.
Едва мы дошли до автомобиля, как Пол сказал Стиву Салливэну:
— Поезжайте в офис, иначе вы рискуете быть третьим лишним при моей встрече с женой.
— Разумеется… — И Стив исчез, как раз в тот момент, когда к нам шагнул с широкой улыбкой наш старший шофер Уилсон.
— Добрый день, сэр, добро пожаловать в Нью-Йорк!
— Спасибо, Уилсон! Как прекрасно вернуться домой! — Голос его звучал так, словно он и впрямь был рад этому.
Я чувствовала себя смущенной, не зная что и подумать. Не произнеся пока ни одного слова, я понимала, что должна что-то сказать, когда мы остались одни в задней части машины, после того, как телохранитель Пола, Питерсон, поднял стеклянную перегородку.
— Вы выглядите потрясающе прекрасно, Пол.
— Я чувствую себя великолепно!
Я не могла взглянуть прямо ему в лицо, понимая, что и он смотрел в окно, так как ему было трудно смотреть на меня. На какой-то момент меня вдруг охватило полное отчаяние. Последние месяцы я проводила долгие часы, пытаясь решить, как мне быть с этим возрождением его старой любви к Европе, но теперь я стояла лицом к лицу с проблемой все той же своей беспомощности, что и в 1917 году, когда началось наше двухлетнее пребывание в Лондоне. Эта девушка, Дайана Слейд, меня не занимала: ему не будет стоить никакого труда отделаться от нее, как он отделывался от других привлекавших его внимание женщин, но Европа… Можно завоевать еще одну женщину, но как завоевать целую цивилизацию? Теоретически я восхищалась Европой, но жить там было для меня невыносимо. Я содрогалась при воспоминании об этом угнетающем величии, об этом давящем ощущении далеких времен, о странном чувстве оторванности от всех привычных обычаев, стандартов и мыслей. Мне было ненавистно ощущение иностранки и страстно хотелось домой. Пол же, наделенный удивительным даром растворяться в другом народе, чувствовал себя в Европе так же легко, как и в Нью-Йорке. Все дело было, как я с болью убедилась, находясь вместе с ним в Англии, в двойственности его личности. Американский Пол, снова всплывший на поверхность, когда мы в 1919 году вернулись в Нью-Йорк, был тем Полом, за которого я вышла замуж, тогда как английский Пол был иностранцем, всегда остававшимся мне чуждым.
Я спрашивала себя, думал ли он обо мне не только мимоходом в последние месяцы того лета на Норфолкском побережье, но сильно в этом сомневалась. Под влиянием очарования Европы все воспоминания об американской жизни оттеснялись у него на задний план, и он просыпался с мыслями о средневековом искусстве и архитектуре, о древних руинах и музеях, об исторических библиотеках и памятниках. Ни одна любовница не могла бы быть более требовательной, чем эта полностью окутывающая его шелковая сеть бесконечного прошлого Европы.