Недаром, знать, замечали весной в деревнях, что солнце выходило на красном небе, — палило нещадно. На четвертый день грести совсем стало невмоготу.
Душный ветер надул комаров. Вои дымили кострами, расчесывались, кляли на чем свет и боярина Добрыню и Сыра. Или золота мало в скотницах у Добрыни, или землю он ест — оттого все и не хватает?!
Сотник делал вид, будто не слышит недовольных речей. Ссориться с воями в пути ему не хотелось.
До Устюга добрались только к концу месяца, когда уже появились худые росы. Про худые росы, случалось, говаривали всякое. Заболеет скотина, и уж старые люди заметят: «Верно, напала на медяную росу». Пожухнут листья — опять она, дурная роса… Хоть и жарко было, а вои ходили по лодии в обувке — как бы чего не случилось. От медяной росы не скоро избавишься, тут без знахаря не обойтись. А какой в Устюге знахарь?
Устюг — десять дворов вокруг крепости. Напротив города, за рекой, — широкие поля, за полем — лес. В крепости — деревянная церквушка, на реке — плот, где пристают лодии.
Устюжский воевода Ослябя встречал гостей из Великого Ростова с почетом и лаской, Сыра и Силуяна пригласил в свой терем. Воям, оставшимся на лодии, Ослябя велел выставить три бочонка меду: веселитесь, мужички, не зря кормили комарье. А то ли еще будет!..
— Велика, велика земля русская, — дивился Сыр, размягчаясь с дороги у воеводы. — Сколько ден плыли, а ни конца ей, ни края. Простор русскому человеку. Красота!..
Расправляя на две стороны тонкую русую бороду, Ослябя сказал:
— Гостил тут у меня один. Яруном зовут. А еще назывался новгородским гостем. С севера шел, от Большой воды. Два месяца добирался до Устюга, едва жив остался…
— Яруном, говоришь, зовут? — нахмурил изборожденный морщинами, смуглый от загара лоб Силуян.
— Аль знакомец давний? — добродушно улыбнулся Сыр. Сейчас он чувствовал себя в безопасности, былая тревога прошла, и Силуян снова был просто десятинником, а он, Сыр, был сотником и мог, не опасаясь, посмеиваться над Силуяном.
— Знакомец-то вроде бы не давний, — будто не замечая насмешливого тона сотника, степенно отвечал Силуян. — А Яруна я знавал. Тот ли?..
— Может, и тот, а может, и не тот, — сказал Ослябя. — Шибко ослабел купец, отправил я его на Русь с первой водой…
За угощением да за разговорами стал Сыр осторожно расспрашивать воеводу о речке Юге: велика ли, хороши ли на ней угодья, живет ли кто, кроме зырян, чем кормится. Ослябя хитрил, открываться не спешил: мало ли что за народ, хоть и с боярской печатью на мехе. Поглядим — увидим.
Да и Сыру не к спеху на Юг — понравилось ему в Устюге. На Гледене все лучше, чем в лесу: и сытная трапеза тебе, и мягкая постель.
Через две недели воевода, однако, сдался. Спустившись однажды в ледник и увидев, как оскудели его запасы, он послал своего человека за проводником.
Долго искать проводника не пришлось — нашли сразу.
Кона приехал в Устюг, чтобы накупить железа для отковки орал, да подзадержался. Не зная толком, откуда он, но зная точно, что с речки Юг, посланный от воеводы рассказал ему и о воях, и о поручении Осляби.
Сначала Кона испугался, хотел сбежать, но далеко ли сбежишь на коротеньких-то ножках? Поймает воевода, сгноит в порубе, а проводника найдет другого.
Вечером Кона уже не был в крепости, сидел на лавке и внимательно слушал полупьяного Сыра…
Сыр пялил на него глаза, все дивился: ну и ну-у!.. Сам маленький, борода до пупа, голос — как у бабы, а глаза злые.
Но вел себя Кона покорливо, как и все мужики. Войдя, снял шапку, сунул ее под мышку, перекрестился на образа.
— Ты чей будешь, старче? — спросил сотник, оправившись от изумления.
— Здешний, знамо.
— Давно ли в лесу?
— Давненько.
— А дорогу на Юг хорошо знаешь?
— Как не знать. Сколь уж по ней хаживал. По колени ноги оттопал…
— А нонче — готов ли в путь?
— Мы-то завсегда, — усмехнулся Кона. — Твои-то люди готовы ли?
— Хошь сейчас в дорогу, — похвастался Сыр.