Лет 15 назад я встретился с одним американцем, только что побывавшим в Индии и общавшимся там с Сай — Бабой (если кто не знает — это вполне конкретный гуру. Многие, по крайней мере, верят). Американец мне рассказывал о нём и показывал предметы, материализованные учителем. Я вертел их в руках, рассматривал, слушал истории об их чудесных свойствах и, будучи по молодости и вытекающей из нее глупости материалистом, скептически хмыкал и жалел американца-энтузиаста. Однако, выйдя после этой встречи на Невский, я, в течении 10 минут, в толкучке у Гостинки поочередно встретился с 5-ю знакомыми, каждого из которых я не видел уже по многу лет! Что это? Совпадение? Не верю! Вот он, урок усомнившемуся! Вот они незримые связи потустороннего мира — Индии и Невского, людей и предметов!
Невский для меня — это коммуналки, по которым прятались и сохранялись культурные ценности. Роскошь развитого социализма была не в Брежневе и его бровях, а в том, что среднего звена интеллигенция и даже ленинградская номенклатура имела хороший вкус, она обставляла свои квартиры и свой быт недорогим в ту пору антиквариатом. В коммуналках на Невском воспроизводились лучшие образцы русской дворянской жизни, милый хлам 19 века был дёшев. У балерины Аллы Осипенко стоял шикарный стол из карельской берёзы. Это не было бабушкино наследство, просто ей нравилось окружать себя изящными вещами. Сейчас антикварный Петербург выкорчёвывается…
Новый Невский мне нравится, но он мог бы стать ещё лучше, если бы на Малой Садовой открыли бы дешёвое кафе для молодёжи с названием «Лимонка», а на Доме книги сделали бы часы с двигающимися фигурками из произведений Чуковского и Хармса. На башне Думы необходим золотой шпиль и флюгер — например, вертящаяся фигурка Путина на вертикале власти.
Я не была в Петербурге 15 лет. Раньше была существенная разница с Москвой: москвичи — народ нервный и самовлюбленный, питерцы влюблены в историю своего города и дружелюбны к пришельцам. В Москве тьма рюмочных, но негде выпить кофе, пить кофе я ездила в Ленинград. Все мои знакомые знали историю чуть не каждого дома и были стихийными экскурсоводами. В Москве никто ничего не знал, отторжение от города замещалось кухнями, где принимали гостей, выходить с кухни не было нужды. Не в рюмочную же.
Первый раз меня привезли в Питер ребенком. Мы ездили с тогдашним мужем моей мамы и его сыном, актером Сергеем Дрейденом. Невский показался Парижем (я училась во французской спецшколе). Спустя много лет в Париже я смотрела фильм с Сергеем в главной роли «Окно в Париж», и вспоминала тот приезд. Окно было все-таки из Питера, а не из Москвы. Мы сели в кафе «Север», где были сладости, каких я прежде не видела и слов таких не слышала. Профитроли. Сережа с гордостью сказал, что кафе называлось до революции «Норд», и что дворцы тоже были построены до революции. С тех пор мне хотелось жить до революции, и я стремилась снова и снова оказаться в Питере, который стал в моем сознании городом до революции.
Став самостоятельной, я завела устой — ездить в Питер каждую весну. На платформе меня встречала улыбающаяся группа «Клуба 81»: Подольский, Кривулин, Эрль, я подзабыла теперь питерских героев, иных уж нет. Почти всегда я останавливалась в квартире знаменитой сталинской балерины Татьяны Михайловны Вечесловой (я дружила с ее сыном и невесткой). Там многочисленные стены были сплошь увешаны фотографиями. Например, полуодетая Ахматова с надписью: «Моей Танечке, твоя Аннушка».
В 1980-ом году мне приснилось странное: некое видение дало мне понять, что Бог есть. Потрясенная столь основополагающим сном, я почти сразу поехала в Питер. Гуляю по Невскому, даже не засматриваясь на профитроли (денег нет), и встречаю человека, похожего на монаха. Не знаю, кем он был: волосы до плеч, отрешенный взгляд, одеяние не сутана и не рубище, но что-то в этом роде. Он ко мне обратился, сказав, что хочет подарить мне это — и протянул старинный бронзовый складень, что мне это может понадобится. Потом встречаю другого человека, который представился Акселем, и у него будто бы не было ни отчества, ни фамилии. Он утверждал, что ему 300 лет.
Невский удлинил мое прошлое, теперь мне самой кажется, что я жила в 19-ом и даже 18-ом веке. Москва же осталась городом сегодняшнего дня, даже после всех реставраций история в ней не воскресла.