«Прикосновение гения»… О, неплохое название для поэмы. Название, скрывающее смысл. Хотя весь смысл пока – хлопья пены на грязной воде и несколько минут Венериных утех на узком неудобном ложе, которые не принесли ей наслаждения.
Закутавшись в халаты из махрового хлопка, они расположились в триклинии. Пили кисловатое, терпкое красное… без имени существительного – одних прилагательных вполне хватит для определения сути.
– А ты кто? – Он улыбнулся, и эта улыбка давала понять, что она может насочинять многое, почти все… и ничего. Правда и вымысел были для него равнозначны.
– Пишу стихи. Иногда. Когда скучно.
– А когда влюблена?
– Не была влюблена лет сто.
– Я тоже. Выпьем за нелюбовь.
Они выпили.
– Нелюбовь – это выше, чем любовь? – попыталась сыграть в игру гения Арриетта.
– Нелюбовь – это тьма. Прежде я этого не знал. Теперь знаю.
– Ты любишь говорить о прежней жизни? – Она любила. Прежняя жизнь с некоторых пор начала казаться вполне сносной. Если не задумываться о том, что происходило с людьми на тайной арене в подвале. О тех, кто в подвале, не стоит думать. Это первое правило жизни. Правило, о котором нигде не пишут. Думал ли гений о подвалах, когда был гением?
– Предпочитаю говорить о настоящем. – Подвалы его не интересовали.
– Боишься открыть свои тайны?
– А ты что делала в прежней жизни?
– Тоже писала стихи.
– Так неинтересно. Жизнь меняется, а ты – нет. Я не люблю константы. Ты жалееешь о прежней жизни? Той, в которой у тебя был гений, как щит, а в Империи все было предопределено на много лет вперед.
– Никогда! – воскликнула она излишне возмущенно, потому что на самом деле иногда с тоской вспоминала прошлое.
– А я жалею, что рассечен на две части полосой времени. Я бы хотел быть гением или человеком. Но быть и тем, и другим невыносимо.
Он усмехнулся тому, как ловко поддел ее на крючок вопроса. И совсем ни к чему так было горячиться. Достаточно немного подумать, чтобы ответить красиво, а не брызгать эмоциями, как неумелый оратор слюной.
– Проводишь меня? Нынче гениев многие ненавидят. Можешь отказаться – я не обижусь.
– Я провожу, – пообещала она.
Ей очень хотелось расспросить его о прошлом, и хотя бы на словах насладиться восхитительной жизнью высшего существа. Но не посмела – почудилось, что гений не захочет говорить о том, что утратил.
Норма Галликан смотрела на протянувшиеся через двор клиники очереди. Одна была длинная, другая еще длиннее. В первой люди были мрачны, но как-то поверхностно, будто надели старинные маски актеров трагедий. Чужое горе лишь коснулось их, но не опалило; привело в смятение и заставило прийти в этот просторный двор к двери с надписью «лаборатория крови». Добровольные доноры ждали своей очереди, веря, что немного пурпурной жидкости из их вен спасет чью-то жизнь. Люди во второй очереди изнемогали от ужаса и надеялись только на чудо. Эти вторые были родственниками облученных, пришедшие сдать костный мозг в надежде, что он может прижиться. В лаборатории Нормы Галликан не умели подбирать «чужих» доноров. Если у легионера не было близких родственников с подходящим генетическим кодом, он почти наверняка был обречен умереть от лучевой болезни.
Норма в ярости стиснула кулаки и несколько раз изо всей силы ударила по стене. День за днем, минута за минутой она ощущала свое бессилие. Много лет она готовилась к этому и страстно желала, чтобы никому не пригодилось ее умение. Беда грянула нежданно. Они были не готовы. Люди вообще ни к чему не готовы, ни к жизни, ни к смерти. Интересно, боги бывают готовы к смерти? Или в тяжкую минуту они тоже обращаются к кому-то и шепчут: «Будь милостив»?
Норма стремительно старела. Тому, кто не видел ее месяц, могло показаться, что прошел целый год. Прошлым летом она казалась почти девчонкой. Сейчас – почти старуха. Седые волосы. Глубокие складки вокруг рта. Но может быть даже не это, а темная бесформенная туника и темные хлопковые брюки приманивали своими складками время. Минуты клещами впивались в кожу, высасывали силы, разрушая привычный облик. Тем более странно выглядел огромный живот на этом почти старушечьем теле. Казалось, Норма не беременна, а больна, и чудовищная опухоль растет день ото дня. Сослуживцы и друзья боялись спрашивать о сроке родин. Сама она ни с кем не говорила о будущем ребенке.