После составления хроники «Нихон сандай дзицуроку» («Истинные записи о трех императорах Японии», 895 г.), последней из «Шести национальных хроник» («Риккокуси»), составление официальных государственных хроник прекращается, ибо они выполнили свое предназначение — обоснование легитимности правящего рода и сложившейся социальной структуры, которая не допускала новых в людей в свое замкнутое образование. В то же самое время работа по фиксации, детализации и уточнению церемониальных и ритуальных правил придворной жизни продолжалась. Продолжалось и составление комментариев к основному законодательству (см. «Рё-но гигэ», 833 г.; «Рё-но сюгэ», вторая половина IX в.). Составляются и новые внутриведомственные инструкции, законодательным образом регулирующие правила функционирования государственного аппарата (см. «Дайрисики», 821 г.). Из памятников этого ряда особенно большое значения для реконструкции роли синто в жизни двора имеет свод «Энгисики» (927 г.), предоставляющий, в частности, богатые сведения по правилам отправления синтоистского ритуала (например, тексты молитвословий норито).
Показательно, что установления относительно синтоизма и его ритуалов попадали для носителей культуры в категорию законодательных текстов. Понимание ритуала как порядка, обычая, правила, закона является универсальным свойством архаического сознания. Таким образом, японская письменная культура объективирует сначала мифологический рассказ, а уже затем — ритуал. По мысли В.Н. Топорова, такая последовательность связана, вероятно, с меньшими возможностями естественного языка по описанию ритуала.
Синтоизм интересует по преимуществу отношения человека и божеств. Поведенческие нормы в высших стратах социума (а именно их объективируют прежде всего письменные памятники того времени) регулировались в Японии преимущественно правилами, выработанными конфуцианством и заповедями буддизма. Таким образом, сфера применения синтоизма была ограниченной, она актуализировалась только в строго определенном «ритуальном» пространстве и времени. В связи с этим текстовая деятельность, протекавшая в рамках синтоизма, была постоянно направлена на дефиницию ритуальных норм. Синтоистский раздел «Энгисики» есть проявление этой закономерности.
В «Энгисики» содержится также список святилищ (около 3000), которым оказывалась государственная поддержка и которым двор доставлял регулярные подношения. Такие святилища существовали во всех провинциях страны без исключения. Поскольку влиятельность и «сфера действия» синтоистских божеств ограничена в пространстве (отсутствие всемогущего божества монотеистического типа), возникла потребность в том, чтобы сеть таких государственных святилищ покрывала бы собой всю страну — только в таком случае могли быть обеспечены благоприятные климатические условия и богатый урожай во всей стране. Показательно, что, как это обычно и бывает в древнем и средневековом обществе, право на государственную поддержку и обязанность по ее получению не были разведены: власти решительно осуждали тех жрецов, которые «ленятся» путешествовать в столицу для получения приношений. Логика властей вполне очевидна: приношения (дары) двора были призваны обеспечить обратную магическую связь между сакральным центром и периферией.
Несмотря на ограниченные потенции синто в области текстопорождения, влияние письменной культуры (буддийской и конфуцианской) все-таки обнаруживало себя. Появлялись сочинения, повествующие об истории святилищ (например, святилищ Кумано, Хатимана, Китано, Касуга и др.). Храмовые традиции оформлялись в школы, что требовало их легитимизации, которая осуществлялась, в том числе, и в рамках текстовой деятельности. В первую очередь это относится к таким направлениям, как Исэ синто (Ватараи синто) и Ёсида синто. Несмотря на то, что язык описания в священных текстах этих школ демонстрирует большое влияние конфуцианства, даосизма и буддизма, все-таки в них отчетливо видно и то, как приверженцы синто постепенно осознают существование границ и собственных ценностей, которые отделяют синто и его направления (школы) от других учений.